Регистрация на рейс Минск – Москва была назначена на 5:40 утра. Ане не терпелось как можно быстрее оказаться на борту самолета. Полет – как парение птицы: только высоко в небе ощущаешь свободу и ценность перемен. Она желала освободиться от плена собственных чувств и мыслей и возлагала большие надежды на стажировку в Москве. В конце концов, даже если ее не оставят работать в издательстве, за плечами будет колоссальный опыт, а заодно и время, которое многие почему-то считают лекарством.
– Уважаемые пассажиры, объявляется регистрация на рейс B2954 Минск – Москва, – прозвучало из динамиков.
Люди встрепенулись и направились к стойке регистрации. Звуки колесиков, соприкасающихся с плиткой, привели Аню в чувство. Она посмотрела на паспорт в руках, а затем на Федю, который привез ее в аэропорт.
– Тебе пора. Позвони, как приземлишься, – сказал Любимов, приобняв ее за плечи. Отстранившись, он спросил: – Ты почему не встаешь?
Аня промолчала, однако по ее взгляду, полному ложной надежды, Федя осознал, почему она не торопится.
– Думаешь, Литвинов приедет и остановит тебя? – Вопрос, словно болезненный укол, вонзился в ее кожу.
– Я…
Федя обхватил ее лицо руками и пристально смотрел в глаза, надеясь найти хоть каплю разума. Но они были полны безнадежного отчаяния из-за несчастной любви. Тоска и горечь отражались в этом стеклянном взгляде, как бы он ни пытался убедить, что Литвинов не стоит ее слез.
– Послушай, я понимаю, что для тебя ваша любовь – целая Вселенная. Но как бы тяжело ни было, ты должна принять тот факт, что он отказался от тебя. Он не придет сюда и не будет пробиваться сквозь охрану, чтобы ворваться в коридор, по которому ты идешь. Так бывает только в мелодрамах.
Аня расплакалась и прижалась к другу. Сбивчиво, сквозь всхлипы, она произнесла:
– Я… п-понимаю, ч-что в-все закончилось… Но мое с-сердце по-прежнему рвется к н-нему… Возможно, м-мне просто стоило немного подождать…
– Нет, Аня! Очнись. Сколько ты будешь ждать? Ретроградная амнезия – штука серьезная. Врачи не называли срока, за который он поправится. Его выздоровление – это неопределенность. Разве ты готова отказаться от мечты ради неизвестности? Готова с головой нырнуть в этот омут и терзать себя? – Федя утер ладонью ее слезы, поцеловав в макушку. – Аня Костенко, которую я знаю, не унижалась бы так перед парнем и не ставила бы свою карьеру под угрозу.
– Да… Наверное, ты прав, – заявила Аня и резко встала, схватившись на ручку чемодана. Ее голос был полон решимости.
– Обещай, что не будешь плакать по нему и что начнешь там жизнь с чистого листа.
– Обещаю.
Аня вышла из оцепенения, когда дверь приоткрылась. Хлеставшая из крана вода вышла за края раковины, оставив мокрые лужицы на столешнице. Заметив изумленный взор коллеги, Костенко повернула вентиль и оторвала несколько бумажных полотенец, чтобы убрать черные разводы под глазами. Поправив макияж, вытерла воду возле раковины и как ни в чем не бывало ушла в кабинет. Ей срочно нужно было позвонить.
Едва телефон оказался в руках, Аня набрала номер Феди. Раз Литвинов гулял по набережной в это время, значит, тренировки сейчас нет. Сделав такой вывод, она подошла к столу и устремила взгляд на здания за окном. Ей необходимо было сконцентрироваться на одной точке, чтобы мысли не рассеивались: в противном случае не получится внятно вести беседу.
– Почему ты мне ничего не сказал? – едва гудки прекратились, спросила Аня.
– О чем ты? – Такой выпад привел Федю в ступор. – И где приветствие?
Положение, в котором оказалась Аня, было катастрофическим, потому ей было не до приветствий.
– О том, что ваша команда прилетит в Москву на пару дней раньше.
– Но мы по-прежнему в Минске. Не понимаю твоих претензий.
– Но как… – печально сказала Аня и присела в кресло. – А он… Если вы там, то он… Как он тут… Почему он тут… Что же это получается…
Лицо Ани побледнело. Глаза блуждали по клавиатуре открытого ноутбука.
– Так, сделай глубокий вдох и медленный выдох. А потом поясни, что случилось. Я ничего не понимаю.
Аня набрала в легкие воздуха и плавно выдохнула.
– Я видела его сегодня…
Непродолжительная пауза повисла между ними, за ней последовал вопрос:
– Литвинова?
Аня кивнула, и только потом до нее дошло, что Федя не увидит ее жеста. Однако тот понял без слов, сочтя молчание за согласие.
– Так вот почему его не было на тренировке… Звягинцев не сказал ни слова насчет его отсутствия. Хотя, я думаю, был в курсе. Что ему было нужно?
Она понятия не имела, по какой причине Николай объявился в Москве раньше команды. Хотя какой смысл об этом думать? Ворошить их прошлое – все равно что прикладывать раскаленную кочергу к обожженному участку кожи: так же больно.
– Вы не должны были пересечься.
– Федя, я не знаю. Я просто работала. Мы с Есенией делали последние кадры для выставки. И тут я споткнулась… и оказалась в его объятиях. Я понятия не имею, как это вышло.
– Ты что-то почувствовала в этот момент?
– Я… я… – она запнулась. – Он так смотрел на меня… Как раньше…
Сквозь динамики мобильника раздался скрежет зубов.
– Он погубит тебя. Только не снова. Прошу.
Аня поднесла ладонь ко лбу, вытирая испарину. Она не могла понять: то ли в кабинете было душно из-за погоды, то ли из-за беседы с Федей ее обдавало жаром.
– Я оттолкнула его и сделала вид, что мы не знакомы. Это так неправильно.
– Ты поступила правильно, – сказал он так, будто гордился ею.
– Думаешь? – Аня закусила губу в сомнении. – Мне кажется, я задела его…
– Он не думал о твоих чувствах, когда прогонял тебя. Вот и ты прекрати беспокоиться о нем. Ты мне обещала.
– Да, но… – Она подняла глаза и осознала, что ее застигли врасплох. Перед ней, склонившись над столом, стоял Даниил. – Прости, мне нужно работать. Я отключаюсь.
Медленно отнимая телефон от уха, Аня ошеломленно смотрела на Саковича, который уже взял салфетку и вскрыл коробку с синнабонами. Мысленно она била себя ладонью по лбу за глупость. Как же о таком можно было говорить в офисе, да еще в разгар рабочего дня? Если бы она совладала с эмоциями, то дотерпела бы до вечера и в разговоре не было бы третьего лишнего.
– И давно ты здесь? – поинтересовалась Аня.
Даниил жевал булочку, пачкаясь сливочным соусом, и спокойно ответил:
– Ну, минут семь.
– Многое успел услышать?
– Не думаю, что ты хочешь это знать.
– Хочу. Поэтому и спрашиваю.
– Ты боишься, что я мог плохо подумать о тебе? Если так, то тебе