Мы, лагерники, смотрели друг на друга и не узнавали себя, до чего же прилично мы выглядели, были стройны и красивы!
15 мая мы построились в колонну и покинули лагерь с весёлой маршевой песней. Шли строем по шоссе по направлению к Дрездену вдоль берега Эльбы или по-чешски Лабе. Прямо к шоссе спускались красивые отроги лесистых Рудных гор. У нас на душе было радостно. Окончилась война. Дома ожидали родные и близкие.
Проходили деревушки, хутора, городки и города и всё удивлялись. Немцы такие же люди, как и мы, но порядки другие. Их деревни выглядели, как наши приличные города. По дорогам проложен асфальт или брусчатка, у домов – тротуары. В магазинах стеклянные большие окна, они выглядят не хуже наших городских магазинов. В каждом доме был радиоприёмник, стояла стильная городская удобная мебель. В деревне ни пылинки, ни мусора. Везде чисто. Каждый хозяин, одетый в рабочий халат, подметает территорию у своего дома. Некоторые даже мыли свои тротуары у домов с мылом и щётками. Наблюдая за жизнью немцев, думали: «Вот бы нам у себя завести такие порядки! Есть чему научиться у немцев!»
По пути запомнился город Дрезден. Через него наша колонна пробиралась с трудом. Вся левая сторона города от реки Эльбы была разрушена от бомбёжек. Особенно сильная была в марте. Говорят, что тогда погибло 250 тысяч жителей города. Некогда красивейший город лежал в руинах. Пока развалины не разбирали. По улицам были проложены лишь узенькие пешеходные тропинки, по которым мы шли в затылок друг другу.
Была невероятная толчея. У разрушенного моста через Эльбу напротив городской ратуши был затор пешеходов. На восток двигались колонны пленных немцев и советских военнопленных. Навстречу, на запад двигались пленные и насильно угнанные французы, югославы, англичане, итальянцы с детскими или хозяйственными колясками, нагруженными доверху вещами. На каждой коляске трепетал под ветром национальный флажок. Нескончаемым потоком возвращались беженцы-немцы из Чехословакии в свои деревни и города Германии. Они толкали большие повозки, которые были в упряжке рыжих лошадей-тяжеловесов. На повозках, бричках возвышалась целая гора домашних вещей. Маленькие дети сидели с матерями на вещах, цеплялись своими ручонками за материнские юбки. Лица у всех были добрые, улыбчивые. В глазах не было тоски.
Переправившись через мост на правую сторону Дрездена, мы обратили внимание, что там городские постройки не пострадали, всё было цело. Проходя мимо зданий Дрезденской галереи, увидели, что на них висят таблички с надписями «Заминировано».
Мы шли почти налегке. Ещё в Аусиге нас предупредили, что если у кого окажутся в вещах ценные трофеи, то они будут отбираться нашими пограничниками. Кроме того, узнав, что нам до пунктов сбора придётся пройти более двухсот километров, мы выбросили из своих вещмешков лишние трофеи, хотя хорошо знали, что дома все бы пригодилось. Почти каждый рассуждал: «Бог с ними, с этими вещами, лишь бы добраться домой здоровым и невредимым. Вещи – дело наживное!»
Правда, более опытные пленные взяли с собой на Родину пачки сахарина и простые иголки, и не прогадали. На Родине чайная ложечка сахарина стоила большие деньги, а одна иголочка – десятки рублей.
Примерно через десять дней мы достигли города Гёрлиц. Перед этим в Бауцене мы распрощались с рядовым и сержантским составом нашего лагеря. Оно было трогательным. Чабан, прощаясь со мной, даже заплакал. Среди оставшихся в Бауцене пленных Бориса и Ивана-Цыгана не было. Говорили, что они подались в американскую зону оккупации, решили не возвращаться в Россию.
Первая проверка
В Гёрлице нас расположили в военном городке бывшего немецкого артиллерийского училища, находившегося на окраине. Здесь собралось, наверное, около трёх тысяч военнопленных офицерского состава из лагерей северо-западной части Чехословакии и юго-восточной Германии. Пока готовились эшелоны для отправки на Родину, мы проходили предварительную спецпроверку в наших органах. Каждый день следователи из «Смерша» вызывали кого-нибудь из наших офицеров и допрашивали. Вопросы были стандартные: «Кто ты? Как попал в плен? В каких лагерях был? Кого знаешь здесь, на сборном пункте? Какое было у него поведение в лагере во время вашего знакомства?»
Мы, восемь офицеров из лагеря «Фюнфхаузен» города Аусига, держались вместе, и каждый из нас давал показания следователю о других с положительной стороны, что соответствовало действительному положению вещей. Все они были честными, преданными своей Родине. Порочащих поступков с их стороны не было.
Запомнились фамилии некоторых офицеров из нашего лагеря. Это Михайлов из Волгограда, Коробка из Запорожья, Богин из Владикавказа, Гордиевский из Одессы, Бизюкин из Брянска. С последним я сдружился, мы часто встречались семьями до последних дней его жизни, он скончался на 75 году.
За месяц нахождения в Гёрлице мы очень поправились и окрепли. Несмотря на то, что некоторые прибавили в весе по десять-двадцать килограммов, мы никак не могли наесться досыта, испытывали постоянное чувство голода. Нас кормили три раза в день. Хлеба давали по 600 граммов, мясные блюда были каждый день. Кормили, как на убой.
На спецпроверке в Гёрлице я заметил, что после допросов у следователей, в сборном пункте идёт пересортировка военнопленных. Одних помешают в закрытые, хорошо охраняемые солдатами, складские помещения, а других переводят в благоустроенные казармы бывшего военного училища с правом свободного хождения по городу. Думалось, что в нашу среду военнопленных проникли бывшие офицеры-власовцы, полицаи, предатели, а может быть и разведчики абвера. Мы понимали, что нашим органам госбезопасности необходимо очень тщательно проверять нашу разношёрстную среду. Как говорят, доверяй, но проверяй. Мероприятия органов госбезопасности большинство из нас, которые не чувствовали за собой никаких грехов, приветствовало и поддерживало.
Из города Гёрлиц я отправил домой своё первое письмо после освобождения. Чтобы постепенно подготовить родных к известию, что я жив, решил написать его не своим почерком, как будто пишет его мой товарищ из действующей воинской части. Вот текст письма, сохранившийся в домашнем архиве.
«Здравствуйте, дорогие родители Льва Трубаева! Ваш сын просил меня сообщить вам, что он