«Политрук»
Ещё в начале, когда только попал в команду, старший мастер – чех Карел, наблюдая за тем, как я работаю, подошёл и спросил: «Где работал на гражданке?» Я ответил, что после окончания школы не работал, а учился в железнодорожном техникуме и с третьего курса был взят на фронт. И мастер задал вопрос: «Какая ширина железнодорожной колеи у вас, в Советском Союзе?» Я замешкался с ответом. Знал, что шире, но насколько, не знал. мастер Карел неплохо говорил по-русски, поучительно сказал мне: «Надо знать, что у вас колея 1520 мм, раз учился ты в техникуме, а вот у нас – 1435 мм!» И продолжил: «Наверное, ты был плохим учеником, поэтому тебя взяли служить в армию и послали на фронт».
Ребята рассмеялись и попросили мастера, чтобы гравий подносил им Виктор, а я им расскажу лучше, как мы ведём наступление на Украине и в других местах. Мастер тоже заинтересовался моими ответами. Я отвечал очень осторожно, избитыми фразами из газет. От кого-то узнал, что при мастере Кареле нужно держать ухо востро и быть очень осторожным, так как он связан с гестапо и может в любую минуту донести, что, мол, ты неблагонадёжен и ведёшь антигитлеровскую пропаганду…
Ребята работали, а я им рассказывал о событиях, которые произошли у нас в стране с 1942 года – с того момента, когда они попали в плен. Их интересовало буквально все, особенно причины отступления наших под Харьковом, на Сталинградском направлении и на Кавказе, спрашивали, на каких фронтах воевал и какой у нас лучший командующий.
Кто-то задал мне вопрос: «Вот ты много чего знаешь. Не командиром ли воевал?» – «Нет, рядовым, был командиром отделения связи в артполку», – быстро ответил.
Иван-цыган предположил: «Наверное, был политруком».
«Что вы, ребята?! Если бы был политруком, никогда бы не попал в ваш лагерь!»
Я обратил внимание, что после моего выступления перед ребятами мастер Карел стал ко мне более внимателен. Его пронзительный острый взгляд я всегда ощущал на своей спине. Видно было, что он прислушивался к моим разговорам с ребятами. Я стал осторожнее в своих высказываниях, когда чувствовал присутствие мастера Карела. Ведь по сути дела я не знал, кто чем в команде дышит, можно ли на кого-то положиться.
Ребята с этого момента, особенно Иван-Цыган, обращались ко мне с окриком: «Политрук!» Как не просил их поменять кличку, она сохранилась за мной до конца плена. Хорошо, что там, где мы работали, постоянно стоял шум от проходящих поездов, и прозвище в большинстве случаев слышно было только среди усердно работавших пленных. Мастера от нас всегда находились метрах в десяти, наблюдая за нашей работой на расстоянии. Ближе не подходили, так как от нас всегда исходил перегар от курева, запах пота и совсем несвежего белья. Как-никак был август, стояла жара.
Тяжёлые будни
На железной дороге, особенно тяжело было менять старые рельсы на новые. Необходимо было старые рельсы освободить от костылей, затем открутить болты на планках на стыках, отнести рельсы на 20–30 метров в сторону и сложить в штабеля. Рельсы для нас были очень тяжёлыми. Тащили их с десяток пленных при помощи специальных громоздких клещей, за одну ручку которых держался двумя руками один пленный, а за вторую – его напарник. При смене рельс из-за физической трудности нашей команде придавали ещё одну команду из десяти человек. Пленные с клещами становились вдоль длинной рельсы парами, один напротив другого, хватали её клещами, слегка приподнимая от земли и под громкую команду мастера тащили к штабелю. Конец её волочился по земле. Казалось, что не они тащат рельсу, а она их. На место старой рельсы из штабеля приносили новую и под команду укладывали её на шпалы. Затем соединяли концы рельс на стыках. Под команду мастера «Хо-о-о-рюк!» пленные делали согласованно рывок. Рельса продвигалась вперёд на 20 см. И так продолжалось, пока новая рельса не упрётся о старую, соединится с нею.
В глазах плыли радужные круги. Пленные шатались от усталости. Соединив рельсы плашками, переходили к забивке костылей, которые своими шляпками крепко крепили рельсу к шпале. Замену рельс нужно было сделать быстро, за один световой день, так как по ним на следующий день должны были следовать поезда. В дни замены рельс мы приходили в лагерь очень усталыми, еле дожидались отбоя. Очень хотелось поскорее отдохнуть и уснуть.
Изо дня в день продолжалась наша каторга. Особенно трудно было разгружать стройматериалы с прибывших открытых платформ: рельсы, стрелки, шпалы. Хотя нами использовался бревенчатый портальный кран с ручной талью, всё равно грузы снимались с платформы нечеловеческим напряжением. Особенно тяжело было менять переводные стрелки с рельсами. Эту замену выполняли сразу три-четыре команды лагеря. Руководил работой главный мастер-путеец, шеф станции немец герр Рихтер. Во время работы он был суетлив, криклив. На его худой фигуре болтался, как на вешалке, длинный чёрный форменный пиджак с золотистыми пуговицами. На тонкой шее держалась седая голова с большими, оттопыренными ушами. На длинном носу худого лица со скулами висело пенсне с цепочкой. Когда являлся Рихтер, вместе с ним приходили сигнальщики с рожками. Они выставлялись в пятидесяти метрах с двух сторон, где производилась замена стрелок. Сигнальщики с помощью рожков предупреждали работающих, что по рядом лежащим путям через несколько минут будет на большой скорости проходить состав. В этот момент нам необходимо будет принимать все меры предосторожности.
Сигнальщиками работала пара пожилых пенсионеров – муж и жена, которые всё время улыбались нам.
Инженер Рихтер был знающим, высококвалифицированным путейцем. К пленным был справедлив. Сам пережил плен, попав в 1915 году к русским в Карпатах. Он хорошо говорил по-русски. Всегда угощал пленных своими сигаретами. Одновременно был требователен и строг. При нём пленные выполняли работу добросовестно во избежание неприятностей от лагерного коменданта, так как Рихтер мог ему пожаловаться на плохую работу пленных.
Станция Аусиг для нас была своего рода барометром. Если военные эшелоны один за другим идут в сторону Дрездена, а оттуда – санитарные поезда с ранеными, то можно догадаться, что на юге-западе Польши идут большие бои с наступающими советскими войсками. Особенно заметно было летом движение эшелонов в сторону Мюнхена, когда союзники высадили десант в Нормандии.