Дитя не плачет, мать не разумеет. Господь в отличие от матери разумеет нужды дитяти, да только если оно не обращается молитвенно к Нему, исходит из принципа: сами с усами, то и Он подождёт. Взять царя Давида, его сам Бог помазал на царство, однако не вёл за ручку, сколько Давид псалмов пропел, прося у Бога помощи. Если молчишь, значит, не веришь, надеешься на что-то другое.
Много раз слышал: на войне нет неверующих. Не на сто процентов верна формула. Приходилось встречать атеистов среди боевых ветеранов Великой Отечественной. И об атеистах на передовой СВО слышал. Потому спрашиваю бойцов о молитве. Не исключаю, реакция Беркута была болезненной потому, он попросту затруднялся сказать что-то конкретное.
Вспышка возмущения была минутной, Беркут успокоился, заговорили о непобедимом Суворове, его отношении к молитве. Как бы возвращаясь к моему вопросу, Беркут достал из бумажника пластиковую карту, наподобие платёжных:
– Священник вручил в прошлом году за «ленточкой».
На одной стороне был напечатан «Отче наш», на другой – молитва к Богородице. К Пречистой показалась длинной для солдата на передовой.
– Знаете, – сказал я, – одна знакомая мудрая женщина ещё в советское безбожное время наставляла сына-офицера, учила в критические моменты обращаться к Богу с коротким призывом: «Господи, помилуй».
– И что? – спросил Беркут.
– Воевать не воевал, но однажды в начале девяностых оказался в руках бандитов-рэкетиров, трое на одного. К тому времени ушёл из армии, занялся торговлей водки. Бандит подошёл сзади и неожиданно начал душить согнутой в локте рукой, теряя сознание, вспомнил наказ матери, призвал Бога и вырвался…
Беркут поднялся, извинился – «я ненадолго» – и пошёл к соседнему столику. Мы остались с Петром.
– Я понял, вы пишите на православные темы, – начал разговор Пётр, – а вы знаете Александра Николаевича Беляева, генерального директора НПО «МИР»?
Я достал книгу, которую принёс в подарок Беркуту, показал Петру:
– Александр Николаевич помог издать.
– Да вы что! – оживился Пётр. – Я ему тоже очень благодарен.
Мир тесен. Инженер-строитель Пётр несколько объектов возвёл по заказу Беляева, а началось всё с храма в Свято-Никольском монастыре, что в селе Большекулачье.
Это было в жуткие девяностые годы. Сам Пётр из Кокчетава, окончил Омский автодорожный институт (вместе с Беркутом), вернулся в Казахстан. В те годы в России было невмоготу, в Казахстане и того хуже. Пётр поработал в Омске, потом в Ханты-Мансийске. Задержки по зарплате стали обычным делом на госпредприятиях, в коммерческих структурах могли вообще не заплатить. Обман, воровство превращались в норму жизни. Пётр оказался на жизненном перепутье. В Кокчетаве дом не дом, русские там стали чужаками, в Ханты-Мансийске дом не дом, всё зыбко, заработать заработал – получить невозможно, и в Омске дом не дом – ни кола, ни двора. И тут подвернулась работа по заказу НПО «МИР».
– Перед началом работ в монастыре к нам приехал Беляев, – рассказывал Пётр. – Попросил собрать всех рабочих, выступил перед ними. «Возводить церкви, – сказал, – великое благо для строителей. Это не жилой дом, не магазин. Не каждому в жизни даётся возвести храм. Поверьте мне, будете стараться, работать, понимая духовную значимость данного объекта, это отразится и на вас, и на ваших близких, детях и внуках». Такое слово произнёс Александр Николаевич. Не скажу, что придал услышанному особое значение. И вообще, казалось странным, человек вкладывает деньги в церковь. Бизнесмены, с кем до этого имел дело, были озадачены одним – как больше под себя нагрести, ничего не стоило работников надуть, а тут храм. Думалось грешным делом: что-то нечисто. Может, церковь – это какая-то хитрая комбинация. А ещё Беляев пообещал: «Не беспокойтесь, рассчитаюсь с вами сполна, без задержек. Знайте, это грех, вопиющий к Богу, – не рассчитываться с работниками». Построили мы храм. После этого я за один год женился, у меня родился сын, купил квартиру, и шеф подарил мне машину.
По моему разумению, у Петра произошла встреча с Богом. Не каждому дано строить храм, тем более далеко не на каждого может вот так излиться Божья благодать. Пётр всё правильно понял. Да только к Богу по-настоящему не пришёл. Встречного движения не последовало. Конечно, всё в жизни сложно, даже если ты много десятилетий читал молитвенные правила, ещё неизвестно, спасёшься или нет. Хрестоматийный пример: разбойник, распятый на Голгофе, испытывая страшную боль, впервые в жизни покаялся и оказался первым в раю. Правда, на соседнем кресте был Иисус Христос.
Беркут командует отделением, пока ни одной потери, уверен: Бог ему помогает.
Беркут вернулся за наш столик, мы затронули тему матов на войне. Беркут категоричен: без них невозможно командовать. Мат – как удар бичом – хлёстко, коротко, убедительно, эмоционально. В экстремальных ситуациях, когда ты на адреналине, считает, незаменимая лексика.
– Не перевариваю маты в общественном месте, – сказал Беркут, – обязательно сделаю замечания – вы не в тюрьме. В мирной жизни они стопроцентно ни к чему, на войне необходимы. Мат доходит мгновенно, твою команду понимают с ходу.
Иеромонах, старец Иона Куцевалов, служивший в Омске в Крестовоздвиженском соборе, воевал в Великую Отечественную войну сначала с Германией, потом с Японией. Был из глубоко верующей семьи, войну прошёл в пехоте с 90-м псалмом. Ранений не избежал и каждый раз возвращался в строй. Не был с ним знаком, но среди моих православных товарищей несколько духовных чад старца. Помню, как удивили меня и запали в память рассказы о наблюдениях батюшки: на войне пули любили завзятых матерщинников, которые без матов не могли разговаривать. Казалось, при чём здесь мат и вражеские пули?
В 1920 году митрополита Русской православной церкви Вениамина (Федченкова) Главнокомандующий Вооружёнными силами Юга России Пётр Николаевич Врангель назначил управляющим военным и морским духовенством. Владыка взялся за духовные реформы. Им был разработан «Проект о запрете мата», который вызвал бурю негодования у белого офицерства. Не представляли, как это – командовать без мата. Владыка вспоминал: «Генералы говорили, будто бы без этой приправы не так хорошо слушают солдаты их приказания. Да и привычка въелась глубоко в сердце и речь. Одним словом, провалили начинание. И будь же тому, что вскорости после этого, не знаю как, по радио, что ли, дошли до нас слухи, будто Троцкий издал строжайший приказ по Советской армии – вывести беспощадно матерщину!»
На самом деле такой приказ председателя Реввоенсовета, комиссара по военным и морским делам Льва Троцкого был выпущен. Трудно сказать, что ярым ненавистником России и всего русского руководило в момент издания приказа, однако он пытался, как и владыка Вениамин, искоренить мат в Красной армии.
«Брань унижает человеческое достоинство, – звучало в приказе Троцкого от 7 сентября 1919 года, – отучает человека от разумной речи, отучает его от мысли и тем самым ослабляет его боевую волю. Командирам и комиссарам вменяется в обязанность изгонять из обихода Красной армии безобразные ругательства, каких нет ни в какой другой стране, и всеми мерами содействовать установлению достойных форм речи и товарищеских отношений».
Епископ Омский и Тарский Сильвестр (в будущем священномученик Сильвестр Омский) в январе 1918-го возвращался в Омск из Полтавы, гражданские поезда не ходили, добирался в свою епархию в солдатской теплушке. Поезда шли медленно, путь занял восемь дней. Солдаты возвращались с Западного фронта в восточные губернии России. Революция, война сопровождались падением нравственности. Архипастырь с болью в душе наблюдал за солдатами, никто из них не осенял себя крестным знамением, никто не молился, а вот брань гнилая то и дело срывалась с языка. Епископ решил, какими бы ни были последствия, его долг вразумлять паству. Начал рассказывать о святых, что вышли из крестьян, о людях самого бедного состояния, поднявшихся до святых высот. Рассказывал о святом праведном Иоанне Кронштадтском, о своей поездке к нему. Солдаты поначалу косились на епископа, потом стали задавать вопросы. Воскресный день отметили краткой совместной молитвой. После этого преосвященный Сильвестр произнёс проповедь. Большую часть посвятил такому богохульству, как матерщина.