Не откладывая, сначала он решил потолковать с дочерью и зятем Виктором. Шла середина вечера, в комнате работал телевизор, Мария и Виктор после ужина уселись смотреть передачи, поджидая задерживающегося сына после каких-то студенческих мероприятий. Шёл американский боевик со стрельбой, погонями и взрывами авто, словно они начинены взрывчаткой. Дед понимал, что в такой обстановке разговора может не получиться, потому, войдя в зал, твердо с настойчивыми нотками в голосе сказал:
– У меня к вам есть серьезный разговор, вас он пока касается вскользь, но может попасть в яблочко, потому прошу выключить телек, эта дрянь ума не добавит.
Мария взяла пульт и убрала звук, выражая явное неудовольствие и недоумение. Виктор безвольно пожал плечами, мол, шапку здесь носит жена.
Владимир Ильич высыпал из газетного кулька на журнальный столик бесформенную фотографическую кучу, передал записку дочери и сказал:
– Вот по такому дикому случаю разговор. Сегодня, как вернулся домой, увидел на полу надругательство над памятью моего отца и вашего деда со стороны, думаю, Оленьки. Вижу тут её почерк, а рукой водил нечистый.
Мария внимательно прочитала записку.
– Папа, мы не будем вмешиваться в дела другой семьи, хотя и самой близкой. Оля этого сделать не могла. Она положительная девочка, занимается спортом, в частности, увлекается боевым искусством, участвует в рейдах за чистоту города, в протестах против безработицы и незаконной застройки. Она член «Патриота», непримиримый борец с наркоманией. Оля пополняет знания на лекциях пропагандистов организации.
– Да, это так, – согласился дед, – можешь ли ты сказать, о чём эти лекции, какую несут окраску?
– Папа, что за сомнения? Ты прекрасно знаешь, что в Харькове давно действует общественная организация «Патриот Украины», в неё входит молодежное военизированное крыло с таким же названием. У них программа – закачаешься: много всего того, что не могут контролировать власти. Например, организованные старшеклассники требуют погашения задолженности по зарплате харьковчанам, требуют снижения тарифов на коммунальные услуги, но главное: издаётся специальная литература на русском языке, правда, с идеологическим уклоном.
– В чём суть этого уклона, какие семена сеют пропагандисты? – насторожила деда последняя фраза дочери. – Этот уклон может свалить наших детей в огонь и воду! Мне попал в руки учебник истории, я не нашёл там ничего о Великой Отечественной войне. Не отсюда ли дует сквозняк? Помнишь, как в дневниках Эдика и Оленьки была требовательная запись учителя – прийти в школу родителям?
Историчка с вечной своей манерой, держать в руке учебник на согнутой руке, но не заглядывать в него, давала урок о Второй мировой войне. Она называла страны-участники, главными из которых были Германия и Россия. То есть воевали за мировое господство немцы и русские. Украина, оккупированная большевиками, сражалась с теми и с другими за свою независимость.
– Почему вы, Вероника Ивановна, не называете самую кровопролитную войну Великой Отечественной?
– С чего ты взял, Белянкин? Вычитал в Интернете измышления наших врагов?
– Да, кое-что читал. У меня есть надежный свидетель того, что мы, украинцы, плечом к плечу с русскими освобождали от фашистов нашу землю, на которой строился социализм. Свидетель – мой прадед.
Вероника Ивановна швырнула на стол учебник истории и раздраженно сказала:
– Белянкин, твои измышления враждебны, ты обязан знать лишь то, что в учебнике, иначе ты не получишь в будущем аттестат зрелости. Я обязана пригласить на беседу твоих родителей, подай мне дневник.
Эдик повиновался, так в дневнике у него появилась грозная запись. Мария в школу не пошла, а ходил дед Владимир и получил взбучку с требованием держать язык за зубами, если хочет добра своим внукам. Его внучка Ольга не менее языкастая, чем внук, и неудержимо врёт своим подружкам о героическом прадеде-освободителе.
– Ваш долг, Владимир Ильич, внушить внукам то, что воин Белянкин освобождал нашу землю и от немцев, и от большевиков. Кстати, знают ли ребята, в честь кого вас так назвали? – с иронией в голосе спросила историчка.
Оскорбленный и раздосадованный, словно в лицо ему плеснули тухлой яичной жижей, дед сжался, собрался было резко ответить, но его такт и солидность, а больше понимание того, что перед ним не самостоятельный, а скорее всего запуганный и идеологически перелицованный человек, смолчал. Придавленный грузом лжи, он повернулся, двинулся из учительской, провожаемый молчанием педагогов, что находились в комнате с потупленными взглядами, упирающимися в пол, в стену. Это молчание Владимир Ильич расценил отрицательно, как и свою сдержанность, не высказав своей позиции. За порогом школы, присев на лавку в сквере, он обозвал себя малодушным человеком, перекинул мостик в одну из командировок во Львов, где работал его однокашник, но уже с переформатированным сознанием в сторону восторжествовавшей хрущевской справедливости в отношении репрессированных бандеровцев.
– Никита Хрущев первый увидел перехлест с репрессиями. Мой отец, крестьянин-западник, всю войну выращивал хлеб и скот, вернулся из ссылки в свои края. Я тогда был пацаном, но понял науку батьки – блюсти свою нацию, защищать её от всех вредоносных идей большевизма и выиграл: в мои руки власти Львова вручили судьбу коллектива завода. Ты, кстати, тоже не ладишь с коммунистами, потому на рядовой должности, хотя голова у тебя варит. Переезжай к нам, устрою протеже.
Однокашник был директором завода. Владимир Белянкин на наживку не клюнул, отмолчался, хотя в душе вспыхнуло возражение против бандеровского уклона своего однокашника, а только мягко возразил:
– Ты, Геннадий Степанович, не совсем прав. Давай не будем уклоняться от цели моей командировки.
Директор согласился, но за эти несколько дней работы на заводе Владимир понял, что доверчивые и добрые советские рабочие легко приняли взгляды директора, в частности, восхваление своей нации, стремление к самостийности и неприязни к русским. И это в конце семидесятых годов. В Харькове подобные настроения отсутствовали. А теперь?
Теперь, несомненно, он потерпел личное поражение не менее, чем разгром Советского Союза в холодной войне от американцев. Это поражение усугубилось правлением президентов Кравчука, Кучмы и их последователей. Он ждал нового удара, который вскоре последовал.
У его приятеля Анатолия внуки близнецы, мальчик и девочка, шестиклассники. Над ними и их одноклассниками, по словам товарища, в школе проводился чудовищный эксперимент. Владимир Ильич сначала не поверил словам, посчитал бредом пьяного человека. Приятель действительно был выпивший, потому, скорее всего и пошёл на такое откровение. Из сумбурного рассказа выходило, что директор школы