– Господь просвещение моё и Спаситель мой, кого убоюся? Господь защититель живота моего, от кого устрашуся… – Поймав на себе удивлённые взгляды, он ещё сильнее возвысил голос и почти кричал: – …аще ополчится на мя полк, не убоится сердце моё. Аще восстанет на мя брань, на Него аз уповаю!..
Дальше, как обрубило, забыл. Он три раза тихо произнёс, крестясь:
– Господи, прости мне грехи мои. На тебя уповаю…
А потом пришла другая мысль, на удивление ясная и спокойная: «Ну вот, Игорь, пришло и твоё время умирать. Все когда-то умирают, вот и тебе время пришло. До полтинника дотянул, другие и до этого не доживают, так что не ропщи, тебе ещё повезло. Да и умираешь не зазря, не в кровати, не от болячки какой-нибудь, а в каком-никаком, но бою. Господи, прими душу мою и, если найдётся в рядах воинства Твоего и для меня место, наградой это для меня будет!..»
И так легко ему стало после этого, страх ушёл, пришло спокойствие. Стал, словно скала на пути лавины – остановить, может и не остановит, но и лавина ему ничего не сделает. Нет, пульс не вернулся к нормальным шестидесяти в минуту, и адреналин продолжал выбрасываться в кровь надпочечниками (или кто там, внутри, отвечает за его производство?) литрами, но ушёл животный ужас. Остался только страх боли. Почти как при визите к стоматологу – надо немного потерпеть, и потом станет легче. А ещё пришло понимание, что надо срочно, пока есть возможность, сделать очень важное дело. Он суетливо зашарил по карманам, ища телефон.
– Сева, слушай внимательно и не перебивай меня, – заговорил он, плотно прижав телефон к уху и второй ладошкой закрыв его от окружающего шума. – Я сейчас на Куликовом поле, если со мной что-то случится, передай моим детям, что я их люблю и прощаю. Ты понял меня? Обязательно передай им, что я их люблю! И прощаю!..
– Игорь, дурак, что ты там делаешь?! Я на даче, в Сычавке, тут такое передают! – голос Севы, хорошо слышимый, звучал, словно из другого мира. – Уходи оттуда, Игорь! Пробирайся ко мне в офис, там запрячься. Уходи оттуда!..
– Сева, не ори! – Игорь от досады, что тратятся драгоценные секунды, даже ногой притопнул. – Молчи и слушай меня! Просто запомни: если меня не станет, ты передашь моим детям, что я их люблю и прощаю. Запомнил? Обещаешь?..
– Да, понял. Обещаю… – Сева сменил крик на спокойный голос.
– Это им очень нужно будет. Потом…
– Хорошо, сделаю. Если ты не объявишься, я им скажу, что ты их простил. Так?
– Так. И люблю. Пока.
– Пока. Но лучше ты им сам всё скажи.
– Как Бог даст. Пока, – отключился Игорь.
– Лисёнок, я тебя люблю! – Второй звонок был абоненту «Таня».
– И я тебя… – Её голос был сонный и такой тёплый и мирный, какой, казалось, уже невозможен на этой планете. От её голоса и от её «и я…» у Игоря сама собой расцвела улыбка на лице.
– Ты самое светлое в моей жизни, Таня! – Главное он сказал, а всё остальное было не важно. – Всё. Пока…
А маме он решил вообще не звонить, чтобы не нервировать.
Покончив с важными делами, он, словно вынырнув из приятной, тихой и безопасной виртуальности, осмотрелся вокруг. Изменений почти не было. Коля ушёл куда-то наверх по лестнице, трупы во дворе уже утащили, языки пламени всё ещё рвались через окна в небо, зато за воротами дворика толпа не пускала приехавших, наконец-то, эмчеэсников. Красномордый ЗИЛ окружили орущие правосеки, они размахивали дубинами, выплясывали перед радиатором, не давая возможности пожарным подъехать к Дому профсоюзов.
Коля что-то долго не возвращался, Игорь начал волноваться за него и решил подняться, узнать, за каким чёртом тот ушёл. На лестнице было полутемно из-за дыма, да и свет давно уже был отключён во всём здании. Игорь почти поднялся на третий или четвёртый этаж, как навстречу ему вышли двое парней. Молодые, одному около тридцати, другой лет двадцати двух – двадцати трёх, с деревянными палками в руках, они ничем не отличались от куликовцев. Игорь и принял их за куликовцев, а кого ещё тут можно ожидать?.. Он спокойно подымался к ним, ничего не опасаясь, как вдруг тот, что постарше, встал в позу забияки из сельского клуба, широко расставив ноги, помахивая дубинкой и делая лёгкие поступательные движения тазом, произнёс Игорю:
– Ну что, пи…рас! Иди сюда!
Видать не очень он хотел, чтобы Игорь подходил, промолчал бы, тот и так подошёл бы. Игорь, словно на стенку наткнувшись, резко остановился, лихорадочно соображая, что же делать.
– Мужики! Тревога! Правосеки сверху! – Он решил, что первым делом надо своих предупредить, развернулся и стал быстро, почти бегом, спускаться обратно. Навстречу ему, в помощь метнулись двое – худой, побитый жизнью мужичок лет за пятьдесят и полноватый парень в белой рубашке. Метнуться-то метнулись, но, встретившись с Игорем на лестнице, развернулись и уже все вместе, дружно побежали вниз. Сверху раздался треск пистолетного выстрела, и у мужичка, усердно помогавшего драпать чуть впереди и слева от Игоря, вдруг ноги ушли вперёд, а сам он осел на ступени. Игорь, не раздумывая, на рефлексах, подхватил его под руку и потащил. Парень схватил его с другой стороны, и так, словно подвыпившего дружка, они потащили его, то ли раненого, то ли мёртвого, вниз, стараясь, чтобы их и преследователей разделяло чуть больше, чем один пролёт. Всё произошло настолько быстро, что Игорю даже почудилось, что мужичок упал за мгновение до выстрела. Однако куда тут убежишь?..
Бросив мужичка в сгрудившуюся толпу, Игорь развернулся к преследователям, лихорадочно соображая, как быть? Сверху идут убивать, и тут никаких сомнений быть не может! Тут женщины. И мужиков, хотя и немало, но все растеряны, безоружны и неорганизованны. Те, сверху, вроде и не особо торопятся, видать, сами тоже боятся, но быстро сообразят, что к чему, и устроят здесь бойню, благо, свидетелей нет, стреляй как в тире.
Надо их остановить, но как?! Не с дубинкой же или сапёрной лопатой на пистолет бросаться? Сапёрка!.. Это шанс. Игорь отстегнул застёжку чехла и взял сапёрку за округлый кончик рукоятки, потряхивая ею, словно смахивая с неё капли. Наверху как раз появились правосеки. Они приостановились на лестнице и, свешивая на мгновения головы через перила и тут же пряча их, оценивали ситуацию. Один, очень молодой,