Весь обратный путь из Киева в зону отчуждения Олег вспоминал семью, сына, дом. За время сборов он ни разу не впадал в ностальгию, возможно, тому причиной была постоянная занятость или новый образ его жизни. Семенов взял себя в руки и решил подумать о чем-то другом. Например, о смекалистых тетках из очереди в ликеро-водочном. Как они, женского рода люди, различают кадровых военных и резервистов?!
– Сынок, ты так до закрытия не выстоишь, дружки твои-то небось ждут, а? – Олег почувствовал, как кровь приливает к лицу, давно он не краснел.
– Чего там стоишь, как тополь? Мужики, а ну-ка, пропустили партизана! Ему радиацию выводить надо! В лесу-то небось не густо со спиртным, а?
Благодаря инициативе тех двух женщин Олегу удалось попасть в отдел до его закрытия и вернуться в расположение вовремя и с трофеями, а в память ему запал последний тост майора Кудинова, сказанный в узком кругу офицеров:
– Всем, кто выполнил свой долг, не прячась за спины товарищей, выношу благодарность. Желаю вам, мужики, встретиться потом на гражданке, обняться, и чтобы здоровье позволяло по пять капель принять. Спасибо!
* * *
…Коридоры больницы профзаболеваний не похожи ни на одно лечебное заведение. Люди здесь ведут себя как-то иначе. Особенно заметно это стало после Чернобыля. Ликвидаторы проходили здесь регулярный медосмотр и были постоянными клиентами, только одни уходили с радостью, что прожили еще один полноценный год своей жизни, а другие, получив запись в медицинской карте, размышляли, как же успеть поднять детей на ноги за время, отпущенное высшими силами.
– Вы сюда? – Олег пришел в назначенное время и застал под кабинетом номер восемь единственного посетителя.
– Да, там занято… Долго уже. Я следующий, – ответил мужчина в возрасте с характерными синими полосами въевшейся в глаза угольной пыли.
Дверь открылась, и знакомый голос отвлёк Олега от изучения симптомов туберкулеза, описанных на выполненной вручную стенгазете в коридоре.
– О! Олежа! Привет, дружище! – Из кабинета врача вышел Гоша Коновалов. В руках он держал толстую книжку медицинской карты и пачку рецептов.
– Привет, дружище! Рад тебя видеть! – Олег искренне обнял товарища, обратив при этом внимание, что взгляд у него не радостный.
– Лучше бы не здесь встретились, а где-нибудь за столом, как майор велел, но теперь уж – не судьба. Берегу себя.
– Что такое? Техосмотр не прошел? – попытался пошутить Олег.
– Не прошел, дружище, не прошел… Вот, бегаю, инвалидность оформляю. Мое выступление закончено – теперь по больничкам до конца дней буду слоняться, – ответил Гоша.
– Что, так уж все плохо?
– Ну не знаю, врачи умными словами бросаются, но говорят, поживу еще, наверно… Вот, понаписывали уже, за день в очках не перечитать. – Гоша показал, какой толщины его медицинская карта. – Аутоимунный тиреоидит.
– Это что? – Олег такого диагноза еще не слышал.
– Счастливый ты человек, Олежа! В двух словах – это щитовидка, это зона.
– Так, а как же? У тебя сколько выходов-то было? Я жив-здоров, как видишь… – Семенов три раза сплюнул через левое плечо.
– Под сотню набралось, – ответил Гоша.
– Следующий! – раздался голос из кабинета после того, как оттуда вышел горняк.
– Проходите, мне к другому… – Шахтер виновато улыбнулся и направился в конец коридора.
– Да, да… Сейчас… – ответил Олег. – Как? Я ж тебя учил… У меня полтинник с лишком, а ты как умудрился?
– Как… Не вовремя мне замена пришла, некомплект, все дела… И на третьем блоке поставили задачу мягкую кровлю менять… Майор просил. Да и платили неплохо… Я ж и согласился… К ордену меня представили даже, к Красной Звезде.
– Гоша, Гоша…
– Да, Олежа… А как вернулся на шахту, они ходатайство майора посмотрели, говорят – ну, максимум, что можем – это «Шахтерскую славу». У нас в этом году лимит на орденоносцев исчерпан… Лимит исчерпан, понимаешь? Ну а я что… поблагодарил и откланялся… – Судя по горечи в его голосе, это была очень глубокая обида.
– Ну будете проходить или нет? А то я на перерыв сейчас уйду! – Доктор из кабинета номер восемь оставаться без обеда не собиралась.
* * *
Слова Игоря Коновалова о лимите на орденоносцев звучали в ушах у Олега Семенова, когда он через полгода с букетом гвоздик стоял перед гробом товарища.
– И в заключении о смерти написали причиной острую двустороннюю пневмонию… – Жена Игоря Конвалова шепотом выдавливала из себя каждое слово сквозь слёзы, рассказывая Семёнову о беде. – Историю болезни так, пролистали, сказали патологоанатому виднее… Вот такие дела, Олежек…
Какой-то представитель шахты говорил дежурные слова о выполненном долге, о спасенном поколении, о мужестве покойного, а в это время за спиной Игоря председатель горняцкого профсоюза шепотком обменивался мнениями со своим коллегой:
– За длинным рублем погнался, а оно ишь, как вышло. И зарплаты пятикратной на таблетки не хватило…
Игорь развернулся настолько резко, что профсоюзный лидер даже не успел поднять вверх скорбящий взгляд: резкий удар в переносицу заставил его согнуться с легким подвыванием.
– Скажи спасибо, что не в пятикратном размере получил, тварь… Прости, Гоша!
Семёнов положил свой букет гвоздик, перемотанный траурной лентой, в ноги покойному и вышел прочь из зала…
Заповедь
Православие на окраинах Руси утверждалось долго, ценой лишений, подвигов и жизней подвижников. Со времен татаро-монгольского ига в меловой горе на правом берегу Северского Донца нашли свое пристанище монахи христианской веры. Спасение от иноверцев и врагов православные находили в толще скалы. Возвышающаяся над рекой гора превратилась в укрепленный монастырь, где паутина тоннелей соединяла подземные храмы, кельи, усыпальницы, ощетинившись всего несколькими окнами-бойницами.
Сотни лет монахи несли свое послушание, распространяли в окрестных местах веру и знание. Не единожды обитель страдала от набегов вражеских, эпидемий, но пуще всего вредила властная немилость.
Екатерина Великая отобрала в казну все земли и повелела закрыть монастырь, но стараниями графа Потёмкина и двенадцати монахов Глинской пустыни со временем богоугодное дело было продолжено.
Развивался, жил и творил дела праведные мужской монастырь в Святых горах, но пришло время безбожников и долгие годы поругания над святынями. Только лишь после долгих поисков истины и правды, которую они нашли в вере, люди смогли признать свою ошибку, и вновь над Донцом засияли золотые купола, увенчанные крестами.
* * *
Стружка из-под стамески выходила ровными, одинаковой длины и толщины завитками. Сухая доска с каждым днем превращалась в произведение искусства – расчерченные завитки и элементы орнамента становились объемными фигурами и образовывали симметричный рисунок.