– Рутченко, Наталья Петровна Рутченко. А сын – Николай Николаевич.
– Неправильно, сынок. Иди, милый, откуда пришел, нет здесь таких! – Дверь почти закрылась, но Николай успел подставить ногу и одновременно почти прокричал, чтобы старая разобрала его слова:
– Тогда Лашкарева. Это девичья фамилия!
Возня за дверью указывала на то, что соседка снимает цепочку. Дверь открылась, и женщина, замотанная в пуховый платок, сквозь очки оценивающе посмотрела на Николая.
– Похож, да… Так она тебя и описывала. Теперь я Наташу понимаю, в такого можно влюбиться до беспамятства. А где вы познакомились? – Женщина решила уже наверняка удостовериться в своей правоте.
– В санитарном поезде. Говорю же, она медсестрой служила! – ответил Рутченко.
– Да, похоже, это ты… – Женщина стояла на пороге, заслоняя собой вход в коридор.
– Так вы Наталью знаете? Она здесь живет? – Николай уже терял остатки терпения.
– Здесь, здесь… Только нет их. Уехали. В Бахчисарай за продуктами, там у нее подруга живет, обещала у татар мясо найти подешевле. Не жируют они, каждую копейку экономят. А Николашу она везде за собой водит, они не расстаются, так что вместе и поехали. Он мужичок уже, помощник…
– А когда обещали вернуться?
– Завтра к вечеру можно ждать, а там – как получится, ты же видишь, милок, что творится. Ключей у меня нет, так что не помогу, а были бы – не дала, пока Наталья не велела. Так что не обессудь, завтра приходи. На словах что передать?
– Что люблю крепче прежнего! – Поручик расцвел от счастья, и не было сомнения, что семья воссоединится.
– Передам, милок, передам… Иди с богом и береги себя.
Уже и осенний день не казался мрачным, и все мысли о долгой разлуке и войне отошли на второй план, а будущее не представлялось таким беспросветным и серым. Главное – увидеться, обнять, поцеловать, а вместе они справятся с любыми бедами и проблемами, ведь теперь в семье опять будет отец – опора и надежда, теперь есть ради кого жить.
– Вы, Николай Алексеевич, прямо светитесь. – Тимофей искренне радовался за друга. Таким жизнерадостным он его никогда не видел – на войне не до острот и не до радости. Кровь и смерть делают людей черствыми и озлобленными, а если воин терпит поражение вместе со своей армией, то ко всему этому добавляется еще разочарование, апатия и полное безысходности чувство вины.
– Похоже, мытарства мои к концу подходят, ты прав, Тимка. Еще не знаю как и где, но мы теперь заживем.
– Какие планы, не раздумывали над этим? – Белый прекрасно осознавал всю временность их совместного пребывания. Разные всё-таки они люди и пути их должны всё-таки разойтись.
– Думал, конечно. Домой податься? В Юзовку? Даже не знаю, что там от нашего имения осталось, живы ли мои? Помещики всё-таки. Красные вряд ли оставят их в покое, а тут я еще со своим белогвардейским прошлым. Не знаю, Тимофей, не знаю… Придумаем что-нибудь, начнем новую жизнь. В эмиграцию не хочу, однозначно. Подохнуть среди чужих тебе людей проще всего, да и не смог бы я там. Богатств не нажил, спасать нечего, сын и жена – все мое богатство… Здесь скорее всего обоснуемся.
– А я домой поеду. Вот сейчас ваши дела закончим, и буду на перекладных добираться. Может, морем махну… Из Севастополя. Знаете, какая красота, когда к Одессе с моря подходишь? Особенно ночью. Порт светится, лязгает своими железяками, корабли стоят, биндюжники матерятся. Скучаю за всем этим. Дома я как бы пропал просто. Сбежал из училища. Легенду придумаю, я сочинителем был первым на факультете. А дома не пропаду – там каждый двор родной…
Мечтая о добром будущем, рассуждая о планах, они дошли до рынка, где немногочисленные торговцы с надеждой рассматривали редких покупателей.
– А не отпраздновать ли нам такой удачный день? – Тимофей, получив в ответ утвердительную улыбку, полез в карман для пересчета имеющейся наличности.
За прилавком торговки, завидев этот характерный жест, стали наперебой подзывать к себе, нахваливая, кто квашеную капусточку, кто свои яблоки.
– Нам бы наливочки, – заговорщицким тоном улыбнулся Тимофей молодой девушке, торговавшей сушеным абрикосом и яблоками.
– Так то не у меня, то там вон, видишь, в начале ряда? Вальку спроси, у нее есть, – указала в сторону торговка. А там, куда она показала рукой, происходило какое-то не характерное движение.
Из проулка появились кавалеристы в сопровождении красноармейцев. Кони гарцевали, реагируя на женские крики. Кто-то громко свистнул, и толпа зашевелилась.
– Опять облава. – Девушка спешно стала укладывать свой нехитрый товар. – Идите отсюда, бегом! Мужиков отлавливают!
Развернувшись в обратную сторону, друзья стали уходить так, чтобы не бежать, не привлекать к себе внимания, но с противоположной стороны поверх голов заблестели штыки, примкнутые к ружьям. Отступать было некуда.
Рутченко нагнулся, будто поднимает что-то с земли, и вытащил пистолет, который зачем-то перед выходом засунул сзади под ремень. Браунинг он уронил в плетеное лукошко с яблоками, которое стояло рядом. Тут же с истошным криком появилась хозяйка яблок:
– Ах ты, окаянный! Ах ты, бусурманин! Держи его! Ты гляди, чего удумал! – орала бабка, тыкая пальцем в Николая.
Спустя несколько мгновений на месте были несколько солдат и комиссар в кожанке.
– Глядите, глядите, чего он мне кинул! – Торговка продолжала кричать, показывая на пистолет.
– Ваше? – спросил человек в кожаной куртке.
– Никак нет, – ответил Рутченко.
– Военный?
– Да нет, какой же я военный, я горный мастер из Юзовки…
– А в Симферополе что – угольные залежи открыли? – усмехнулся комиссар. – Взять его. И второго тоже.
Но второго уже не было на месте. Воспользовавшись общей суматохой, Тимофей прихватил мешок картошки и стал его грузить на ближайшую телегу, будто делал это каждый день и каждый угол базара ему надоел своей грязью. Он видел, как Рутченко пытался рвануть в сторону, как того огрели прикладом и из рассеченного лба пошла кровь, как связали ему руки за спиной и повели прочь. Нырнув под телегу, Тимофей Белый оказался за спинами красноармейцев и громко крикнул, показав на какого-то убегающего подростка: «Держи его! Вот он!..»
* * *
Наталья Петровна поднималась по лестнице, таща волоком по ступеням мешок с овощами – её природная хрупкость не позволяла взвалить его на плечи. Николаша пыхтел от напряжения и нес корзину с зелеными яблоками, которые он так любил.
– Ну, наконец-то! – Бабушка Надя, заслышав шум на лестнице, открыла дверь и вышла на площадку. – Надо же было тебе именно сейчас…
– Что случилось, баб Надь? – Наташа дотащила мешок наверх и теперь