С каждым поколением династия разрасталась, мужчины этого рода непременно добивались успехов на службе, где бы они ни находили себе применение.
Гражданская война принесла народу смерть и горе, разлучала семьи и коверкала судьбы. Не миновала эта доля и Рутченко.
* * *
Поднятый воротник шинели не спасал от холода. Это был первый удар осени по Крыму – пронизывающий, порывистый ветер, уносящий опавшую листву. В предгорье он не такой, как в Ялте. Он может быть колючим и резким.
Тимка задерживался, и это тревожило поручика Рутченко. Он послал его за продуктами в лавку, снабдил деньгами, просил купить хлеба и, если получится, колбасы.
– Конечно, ваше благородие, обернусь, как конёк-горбунок! – Тимка умчался, накинув гражданское пальто, которое они с трудом добыли.
– Господин вольноопределяющийся! Отставить этикет! Так тебя сразу рассекретят, и пиши – пропало…
– Есть, Николай Алексеевич, в смысле – да, – ответил Тимка.
Юнкер Тимофей Белый, восемнадцати лет отроду, в своем Одесском военном училище в строю стоял всегда замыкающим. В силу малого роста – безусый юнец с девичьей кожей никак внешним видом не соответствовал возрасту. Возможно, именно это и спасло его, когда в восемнадцатом они с однокурсниками по приказу полковника Кислова уходили из здания училища на Итальянском бульваре, просачиваясь по одному сквозь посты и охранение красных. Тимка, переодевшись в гражданское, на вопрос: «Стой, пароль?!», недолго думая, ответил: «Та шо ви шумите, дядя? Папироцка не найдется с барского плеча?» За что чуть не отхватил от красноармейца прикладом в спину: «Я те дам, с барского плеча! Иди отсюда, шантропа!»
Вышли тогда не все. Те, которым подфартило, добрались до Ростова, где через некоторое время вступили в Первую отдельную бригаду Русских добровольцев генерал-майора Михаила Дроздовского. У Тимки существовал только один шанс продолжить военную карьеру – статус вольноопределяющегося. Училище он не успел закончить, но оружием и телеграфным аппаратом владел уже уверенно. Там Тимофей Белый, служивший телеграфистом при штабе, сдружился с поручиком Николаем Алексеевичем Рутченко, даже несмотря на то, что тот был много старше. А потом поручик вытащил его, контуженного, из Перекопского рва. Вместе отступали, и теперь вместе оказались в Симферополе.
В шинели с отпоротыми красными погонами и трехцветным шевроном Дроздовского полка Николай Рутченко все равно обращал на себя внимание офицерской выправкой, прической и аккуратно подстриженными усами. Явный типаж военного, и что сразу бросалось в глаза – белогвардейского. Тимка рыскал по барахолкам в поисках гражданской одежды для своего старшего товарища, но пока все было безуспешно: народ в Симферополе попрятался по комнатам и квартирам. Двери старались не открывать, лишний раз свет не включали, чтобы не попасть на глаза ошалевшим от вседозволенности красноармейцам.
Третий день в городе царила анархия. Торговцы предпочли закрыть ставни, чтобы избежать ненужных неприятностей, случайными прохожими были исключительно уверенные в себе и своих силах мужчины, а дети и женщины от греха подальше сидели по домам.
Армия генерала Врангеля оставила Симферополь после прорыва Красной армии на Перекопе, который они обороняли больше полугода, и теперь главной заботой офицерского состава было попасть на те немногочисленные суда, которые стояли на рейдах Севастополя и Ялты, готовые для эвакуации. Поручик Рутченко принял для себя другое решение: судя по последнему письму, которое он получил от своей жены Наташи в Новочеркасске, они с сыном, с его сыном Николашей, уехали из Одессы и обосновались где-то здесь, в Симферополе.
Он безумно истосковался за семьей. Мечтал подержать ручонки сына в своих ладонях, хотя, какие уж там «ручонки» – шесть годков уже парню стукнуло. Давно не видел своих, не целовал, не обнимал.
* * *
Сколько той жизни прошло – тридцать семь лет всего. И в Петербурге, и в Харькове, везде Николай Рутченко был любимцем барышень. В своей родной Юзовке слыл богатым женихом, родители уже присматривали ему партию. Его правильные черты лица, нос с классической римской горбинкой, густые брови и зеленые глаза заставляли вздыхать не только простых девок, но и состоятельных невест. Красотка София, младшая дочь Петра Карпова, владельца винокурни и имения Трудовское, места себе не находила, когда был шанс попасть в Юзовку на какой-нибудь светский раут, где мог оказаться Рутченко. Мучила папиньку, чтобы экипаж дал с извозчиком, наряды примеряла, ажурный зонтик с собой непременно брала – но всё тщетно. Николай Рутченко только учтиво улыбался и знаков внимания не проявлял.
Судьбу свою Николай Рутченко нашел в поезде. Как и десятки раненых после боев под Ивангородом, он попал в санитарный состав. Сестричка в чепце с красным крестом как-то особенно долго меняла повязки и обрабатывала раны. Не засмотреться на нее было невозможно – отбоя не было от шутников и ловеласов, давно не видевших женской ласки на войне, но Наташа не давала повода. А через два года она родила Николаю Рутченко-младшего…
Стук в дверь отвлёк Николая от мыслей о семье. Он подошел к окошку, которое лишь верхней своей половиной возвышалось над тротуаром, и взглянул в окна противоположного дома. Вокруг двери крутился Тимка.
Поручик поднялся по лестнице и открыл дверь, в которую быстро проскользнул юнкер.
– Разжился я, ваше благородие…
– Да что ж такое! – Рутченко задвинул засов.
Тимка достал из-за отворота шинели сверток, в котором были аккуратно уложены круглая паляница, круг кровяной колбасы и две сушеные воблы.
– Пируем, живем до завтра! – Белый был явно в приподнятом состоянии духа.
– Ай, молодца! – Рутченко расправил газету и застелил стол.
– Так это ж не все, Николай Алексеевич… – Тимофей достал из-за спины браунинг и положил его на газету. – А что? Пригодится. Выбросить успеем.
– Где раздобыл? – в голосе Николая Алексеевича чувствовалась тревога.
– Отбил нападение Красной армии. В количестве одного человека. Одёжа моя ему приглянулась. А там же денюжки, да и свежо на улице…
– Видели, куда ты пошел?
– Да нет. Тому уже смотреть по сторонам не придется.
Поручик взял пистолет и проверил обойму. Все патроны, кроме одного, были на месте. Это был Browning M 1903 калибра 9 миллиметров. Знакомая тяжесть в руке, длинный ствол…
– Из него и приговорил? – спросил Рутченко.
– Ага. – Белый ответил так обыденно, как будто телеграфисту на войне приходилось каждый день убивать людей.
С этим бельгийским пистолетом Николай Рутченко был очень хорошо знаком, как и с тем фактом, что после семи попаданий