Крепко ухватившись за кормило[16], Святослав привстал на скамье, пытаясь рассмотреть в опустившихся над рекой сумерках Хортичий остров[17]. По всем приметам на берегу, он бы уже должён быть.
– Зевало не разевать. Смотреть в оба! – наказал князь. – Прозеваем – и лоб расшибем и лодьи погубим.
И все одно серые скалы Хортичьего острова вынырнули из сумерек перед самым носом первой ладьи. Хорошо гребцы ученые – выставили весла напередки и сумели упереться. То, что пару вёсел в щепы и ребра захрустели – не беда, бывало и хужей.
Причалив, князь отдал приказ отдыхать, но при этом костров не разжигать и от берега далеко не уходить. Это он так – для пущей надёги, всё ж таки по обоим берега Данапра простиралась Пачинакия[18]. Что за людишки эти печенеги, его дружинники хорошо знали: и в союзниках успели с ними походить, и в бою стыкались не один раз. Именно эти поганцы о прошлом годе специально поджидали дружину у Хортичьего острова. Знали нечистивые, что с богатой добычей возвращаются русичи из дальнего похода. Одних только откупных от Византии было получено 15 кентинариев золотом[19], не говоря уже о трофеях, добытых в богатых городах Болгарского царства. Прознают поганые, что дружина сызнова на Киев путь держит – не отвяжутся, пока не получат своих подарков. А подарков они потребуют – будь здоров! Ладьи враз наполовину полегчают.
Именно из-за трофеев Святослав и выбрал водный путь. Знал, что опасно, но как по-другому? Не везти же все это верхи! Это ж сколько лошадей для этого дела понадобится? Да и печенеги народ конный – разденут, разуют, да еще и в рабство продадут. Князь рассчитывал, что выступившая «по суху» конная дружина Свенельда отвлечет на себя внимание печенегов, а он в это время вместе с малым количеством русичей незаметно минует грозные пороги Данапра, а там уже по чистой водице не догонят.
Дождавшись, покуда лагерь угомонился, Святослав, прихватив с собой переметную сумку, направился вглубь острова. Несмотря на темноту, князь уверенно шел по еле заметной тропинке, хорошо зная, что все дороги на Хортичьем острове ведут к одной поляне, где растет Дерево. Дерево русичей, посаженное еще до сотворения мира, когда не было ни земли, ни воды, а один только море-окиян.
Добравшись до опушки рощи, Святослав остановился: «Негоже, чтобы Перун увидел его запыхавшегося и второпях». Переведя дух, киевский князь степенно вышел на поляну, посреди которой рос огромный дуб. К зиме дерево растеряло всю свою листву и ночью, на фоне темного и стылого неба, выглядело огромным великаном, вросшим по пояс в землю и подпирающим огромный небосвод своими могучими руками. Их у «великана» было несчесть – каждая его ветвь имела множество отростков, а те еще и еще. Ночная птица, потревоженная шагами Святослава, взлетела с одной из веток дуба, медленно сделала круг в небе и снова опустилась на крону дерева. «Хороший знак», – сразу приободрился князь и подошел к стволу священного дуба почти вплотную.
Внизу кора дерева потемнела от копоти костров и крови животных, которых русичи приносили в жертву Перуну уже десятки лет. Немного выше из необъятного ствола дуба торчали клыки диких вепрей, убитых в честь главного божества язычников. Поклонившись своему покровителю, Святослав достал из сумки живого петуха и резким движением меча перерезал птице горло, направив струю крови, которая ударила из раны, на ствол дуба. Затем он поднес еще трепыхавшуюся в руках птицу к своим губам и сделал несколько жадных глотков.
Положив тело петуха у основания дуба, князь преломил над убитой им птицей две стрелы и с силой воткнул их в землю. Преклонив колено, Святослав на какое-то время замер и прислушался. И тут же раздался крик ночной птицы, все это время смело сидевшей на дереве. Ухнув несколько раз, филин расправил крылья, и, оттолкнувшись от ветки дуба, поднялся в ночное небо, но никуда не улетел и продолжал кружить над поляной, над священным деревом, над Святославом.
«Что ты хочешь мне поведать, мудрая птица?» – подняв к небу глаза, прошептал князь. А потом филина не стало. Птица будто растворилась среди низких облаков, и сколько не всматривался в небо Святослав, так и не понял, куда она подевалась.
Встав, и еще раз склонив голову перед священным деревом, князь направился в сторону лагеря, но, не доходя до него, резко свернул в сторону. Пропавшая в небе вещая птица не давала ему покоя. Куда подевался филин? Что за знак посылал ему вместе с этой птицей всемогущий Перун?
В этой стороне берег Хортичьего острова резко обрывался в Данапр высокими, покрытыми мхом и лишайниками скалами. Встав на одну из них, Святослав подставил лицо влажному ветру, дующему со стороны реки. Выглянувший из-за туч месяц осветил коренастую фигуру князя. На его гладко выбритой голове свисал в одну сторону длинный клок темных волос, а концы густых усов опускались к самому подбородку. В мочке уха сверкала золотая серьга, украшенная красным карбункулом[20] в обрамлении двух белоснежных жемчужин.
Киевский князь вновь обнажил свой меч. Но на этот раз жертвой был он сам. Приложив к острому лезвию ладонь, Святослав сделал на ней надрез и окропил клинок своей кровью. Затем поднял его над головой и со словами: «Тебе – всю, врагу ни капли» – бросил меч в темные воды Данапра.
В лагерь русичей Святослав вернулся уже под утро. Увидев его, стоявший в дозоре дружинник чуть не выронил копье:
– Что с тобой, княже? Ты же весь в кровище!