Они всегда встречались в саду, но сегодня Ванда почему-то не пришла. И Любаша заставила брата одеться во все чистое, умыться и причесаться. Волнуясь, он поднялся на крыльцо Ковальских.
Беатина Казимировна вздернула брови. Она была удивлена, но, видимо, приятно. Во всяком случае, она сдержанно улыбнулась. И сказала мальчишке, как взрослому:
– Пройдите.
Но ступил он, точно годовалый ребенок, неуклюже, зацепился за половик, едва не шлепнулся. И кукла сказала: «Ма-ма».
Он держал ее за спиной, обернутую в хрустящий целлофан. В новом платье, сшитом Любашей из голубого крепдешина, кукла была хороша.
В квартире пахло табаком; Беатина Казимировна курила.
– Ванда! – громко позвала она.
Молчание.
– Ванда! К тебе пришли. – Беатина Казимировна повысила голос.
Ванда показалась в другой комнате. Остановилась на пороге. Недовольная. С красными заплаканными глазами.
– Что? – спросила глухо и неприветливо.
Степка хотел, чтобы все скорее кончилось, и поэтому не стал дольше прятать куклу за спиной, а протянул Ванде. И протарахтел, как учила Любаша:
– Ванда, поздравляю тебя с днем рождения. Желаю здоровья, успехов в учебе, счастья в жизни. Прими подарок!
Но Ванда не приняла, а залилась жгучими слезами и убежала. Он готов был провалиться в подвал. Тем более что там стоял его драгоценный ящик, а возле него Степка чувствовал бы себя уютнее, чем здесь.
Беатина Казимировна взяла куклу и очень спокойно – она всегда обладала этим качеством – сказала:
– Спасибо, Степан. Кукла очаровательная. Как ты ее назвал?
– Я об этом не подумал…
– Хорошо, Степан. Садись сюда, посмотри журналы, Ванда сейчас придет.
Беатина Казимировна унесла куклу в другую комнату и плотно прикрыла за собой дверь.
Журналов на столе лежало много. В одном из них был нарисован пузатый Геринг, который смотрел в небо, и вместо облаков над ним витала петля. Все было угадано правильно!
Ванда вышла. Она была одета в другое, чем четверть часа назад, платье, сшитое из черной материи, тонкой, кажется, шелковой, а может быть, и какой иной, но очень богатой, с выбитыми сложными рисунками внизу и на груди. На этот раз она была приветлива и держала куклу очень бережно.
– Мы назовем ее Инна, – сказала Ванда.
– Как хочешь, – согласился он.
И это немножко разочаровало Ванду. Но когда они вышли во двор, она все же не стерпела:
– Что-то тебе давно не приходили письма из Архангельска.
Беатина Казимировна еще не закрыла за ними дверь:
– Ванда встала сегодня не с той ноги.
Девочка повела плечами. Побледнела. Даже ноздри расширились от злости.
Они молчали на скамейке долго. Наверное, с полчаса. Потом он не вытерпел и решил открыться:
– Хочешь, сегодня Красинину в сад гранату бросим?
Она повернула к нему голову, нацелилась взглядом, словно собиралась расстрелять, и твердо сказала:
– Хочу.
– Вечером, когда стемнеет…
– У тебя есть граната?
– Да. И запалы есть.
– Шутишь!
– Нет. Поклянись мамой и папой, что никому не скажешь.
Это была самая страшная клятва…
– Клянусь, – сказала она.
– Нет. По всем правилам.
– Клянусь мамой и папой, что никому никогда не скажу о том, что узнаю от тебя.
И он повел Ванду в подвал. И открыл свою тайну.
– Здесь целый склад! – удивилась она. – Зачем тебе столько?
– Так нужно… Я хочу убежать на фронт.
Тогда она шепотом сказала:
– Клянись мамой и папой, что никогда никому не выболтаешь.
Он поклялся.
– Хорошо, – удовлетворилась Ванда. – Знаешь, почему я поругалась сегодня с мамой?
– Нет.
– Она не разрешала мне надевать это платье. Правда, несправедливо? Ведь сегодня день моего рождения.
– Взрослые судят по-своему.
– Я с ней часто ругаюсь, – сказала Ванда.
Когда они вылезли из подвала, платье Ванды было в пыли и паутине. Степка тоже перепачкался с ног до головы. За кустами они долго и старательно очищали друг друга.
Ванде исполнилось тринадцать. На десять месяцев она была старше Степки. Но угадать этого не смог бы никто. Потому что Ванда ходила нежная и хрупкая, как Мальвина из «Золотого ключика». А Степка… Степка вымахал словно бурьян в огороде. И еще сильно загорел – от загара все кажутся взрослее. А к Ванде загар не приставал. И лицо ее по-прежнему оставалось светлым, но, конечно, гораздо темнее, чем волосы, потому что волосы совсем выгорели от солнца и стали не белыми и не желтыми, а такими, немытыми; но это была неправда, ибо Беатина Казимировна два раза в неделю заставляла Ванду мыть голову дождевой водой и ежедневно умываться с мылом, что, по мнению Степки, было большим неудобством. И он сочувствовал Ванде, когда она жаловалась:
– У меня лицо ни в жизнь не загорит. Я же каждый вечер смываю загар. Не веришь? А это правда. Смотри, ведь ноги у меня немножко загорели.
И она приподнимала платье, показывала круглые коленки и ноги повыше колен, которые были совсем другими, чем внизу, полными и ни капельки не загорелыми.
4
Стук топора слышался долго. Сумерки уже отгуляли свое. Подкрадывалась темнота. Ванда нервничала, Беатина Казимировна могла позвать ее ужинать, и тогда Ванда не увидела бы, как граната разнесет в щепки «дровяной склад» Красинина. Конечно, она услышала бы взрыв, панику… Но Ванда была не согласна:
– Это же лучший подарок. Лучше, чем кукла.
А топор все стучал, мерно, неторопливо. Красинин, который на памяти Степки никогда и нигде не работал, любил делать все не спеша и аккуратно. Из-за угла дома Степка видел, как он клал на пенек чуть привяленный ствол дубка и рубил его, почти не размахиваясь, маленьким острым топориком. Поленья укладывал в штабеля. Их было уже много, этих штабелей, – целый городок.
Прожектор метнулся по небу и уперся в море, но темнота еще только-только подступала, и луч был бледным. Словно поразмыслив, он постоял на месте и начал медленно скользить над волнами, которые были такими маленькими, что различить их из сада было невозможно.
Красинин отложил топор. Вынул кисет… Противный старикан! Степка вчера сказал ему:
– Вы слышали, дед Кочан бомбы разряжает?
– Алкоголик, – пренебрежительно отозвался Красинин. Прислонил лестницу к стволу сливы и полез.
– Зачем вы их срываете? – спросил мальчишка. – Все равно продавать-то некому. А съесть не съедите…
– Блин не клин, брюхо не расколет, – отозвался Красинин.
Тогда Степка сказал:
– А вы бы не стали разряжать бомбы.
– Точно. Ни за какие деньги.
– Струсили бы.
Старик посмотрел на мальчишку сверху вниз, стоя на лестнице. Повесил солдатский котелок на ветку. Внятно сказал:
– Пошел вон, сопляк.
И вдруг не выдержал, заорал на внука:
– Витька! Ступай в дом!
Он не хотел, чтобы Витька играл с соседями. Может, рассчитывал: заняв город, немцы обязательно