– Три раза.
– Один? – доброжелательно поинтересовался Каиров.
– Нет, – покачала головой девушка, перевела взгляд на Чиркова и ответила так, будто спрашивал капитан: – Он приезжал с майором.
– Вы знаете фамилию майора? – голос у Чиркова был напряженный, словно он через силу выдавливал слова.
– Не интересовалась, – виновато призналась Аленка.
– А в лицо его помните?
– Видела один раз.
– Он здесь есть? – Чирков положил перед ней несколько фотографий.
Аленка быстро нашла фотографию майора Сизова.
– Вот он.
– Вы не путаете?
– Нет. Я его запомнила. Он посмотрел на меня так… Я поняла, что не понравилась ему.
– У женщин есть такое чутье, – заметил Каиров.
– Есть, – подтвердила Аленка.
– К кому он приезжал? – спросил Каиров.
– Не знаю.
– Жаль. – Каиров сокрушенно покачал головой. – Очень жаль. Мы на вас крепко рассчитывали, Аленка.
– Если нужно, я постараюсь узнать.
– Мы были бы вам за это благодарны, – сказал Чирков и неожиданно улыбнулся Аленке. Хорошо, нежно.
И она твердо ответила:
– Я узнаю.
– Только делать это нужно, не привлекая излишнего внимания, – пояснил Каиров. – Между прочим… Понятно?
– Да, – тихо и серьезно ответила Аленка.
– Пусть это будет вашим комсомольским поручением. Боевым поручением, – сказал Каиров, любивший (а что делать!) громкие фразы.
– Я приеду к вам завтра в это время, – сказал Чирков, вставая. – Срок достаточный?
– Вполне. – Аленка тоже поднялась.
– До свиданья! – Чирков протянул ей руку.
АВТОБИОГРАФИЯ
Я, Чирков Егор Матвеевич, родился 2 апреля 1917 года в семье юриста. Отец мой, Чирков Матвей Романович, был членом Минской городской коллегии адвокатов. Мать – домохозяйка.
В 1924 году мы переехали в город Борисов, где отец работал в нотариальной конторе, а я учился в средней школе. В 1927 году я был принят в пионеры, в 1933 году – в члены ВЛКСМ. Общественные поручения выполнял. Был редактором школьной стенной газеты.
В 1935 году я поступил в Московский юридический институт, который окончил в 1940 году.
В армии с первых дней войны.
Был женат. Но недолго, с января по август 1938 года. С гражданкой Татьяной Обмоткиной мы не сошлись взглядами на жизнь.
Родители мои погибли в 1941 году при бомбардировке города Борисова.
Под судом не был.
Родственников за границей не имею.
Капитан Е. Чирков.
20.12.1942 г.
Естественная убыль
– Что я ему скажу? – испуганно спросила Татьяна.
– Уж не знаю, не ведаю, – пряча взгляд, заявила Марфа Ильинична, и второй подбородок ее неприятно колыхнулся.
– Он не поверит.
– Его дело… Только появляться близ тайника, тем паче товар туда класть, не советую.
– Он сказал, что вы ему должны две тысячи.
– За кирпичи? Разбогатеет быстро, – сказала как отрезала Марфа Ильинична, махнула при этом рукой и покраснела.
– Он приносил не кирпичи.
– Мне неизвестно, и тебе тоже.
– Вы никогда никому не верите, – вздохнула Татьяна.
– Это мой недостаток.
– С недостатками нужно бороться.
– О, если бы только с недостатками! До них руки не доходят.
– Марфа Ильинична, вы заговорите кого угодно.
– Верно, Танечка. Сызмальства я заикалась. Потом выровнялась. И теперь тараторю, удержу нет. Жан другой раз начнет на инструменте репетировать. Я к нему с разговорами. Он у меня послушный, вежливый. И то взмолится: «Мама, вы кричите так, что я барабана не слышу».
– Вам хорошо шутить, – горестно заметила Татьяна. – А что я скажу ему?
Марфа Ильинична уклонилась от ответа:
– Дай воды попить.
Они прошли на кухню.
– У меня квас есть, – сказала Татьяна.
– Лучше воды. Я квасом не напиваюсь.
Крякнув громко и неприятно, Марфа Ильинична поставила опорожненный стакан на подоконник. И повернулась спиной к окну, которое крест-накрест было заклеено узкими полосками марли.
– Ты, Татьяна, не печалься. Положись на меня. Твой, он человек осторожный, даже мне не рискует показаться. Он все разумеет… Передай ему – наперед товар пущай к тебе приносит. Когда я сама носить буду, когда ты… Ни у кого подозрения это вызвать не может. Ты моя клиентка довоенная. Ясно?
– Ясно, но… Кто две тысячи платить будет?
– Плюнь и забудь. В торговле всегда случается естественная убыль. Об этом каждый продавец знает.
Фляжка
В шестом часу вечера еще было светло, хотя солнце уже пряталось за мысом Косым, и свет над городом лежал мягкий, и все было без теней, как на детском рисунке. Каиров направился к Золотухину. Он медленно, словно прогуливаясь, шел по стертому, давно не ремонтированному тротуару, тянувшемуся от здания к зданию, большинство из которых давно лишились крыш и окон. Возле продуктового ларька женщины дожидались своей очереди. Продавщица резала хлеб длинным, будто сабля, ножом, и он мерцал тускло и холодно.
Сквер, заселенный старыми, кряжистыми кленами, был пуст.
Скамеек уцелело мало. Да и уцелевшие имели удручающе неприглядный вид. Но листья на деревьях уже набирали силу. И смотреть на них было приятно.
На выходе из сквера Каиров остановился, чтобы пропустить мчавшуюся на большой скорости машину, но, заскрежетав тормозами, машина лишь чуть проскочила мимо Каирова и замерла у тротуара. Показалась кудлатая голова. Знакомый голос:
– Мирзо Иванович!
– А я к тебе, Дмитрий, – сказал Каиров Золотухину.
– Милости прошу в машину.
– Здесь недалеко. Пойдем пешком. Подышим свежим воздухом, – предложил Каиров. – Это возвращает силы и бодрость.
– Как всегда правы, Мирзо Иванович.
Золотухин вылез из машины. Сказал шоферу:
– Поезжай.
Выглядел он устало. Протянул Каирову руку:
– Я подготовил сведения, которые вы просили.
– Спасибо, Дмитрий. Как Нелли?
– Что с ней станется? – недовольно ответил Золотухин.
– Слушай, дорогой, – Каиров произнес эти слова властно и строго, – в таком тоне никогда не смей говорить о Нелли. Она мне почти как дочь.
Золотухин смутился:
– Мирзо Иванович, ради бога, не горячитесь. Кажется, я немного устал.
– Немужское дело жаловаться на усталость.
– Я не жалуюсь. Я объясняю. Не сердитесь, Мирзо Иванович. Я люблю Нелли.
– А понимать ее – понимаешь? – Каиров склонил голову набок, заглядывая в глаза Золотухину.
– Это уже тонкости. Сейчас не до них. Пусть она меня понимает. У нее больше свободного времени.
Каирову ответ показался странным. Мало того, не понравился. Вначале ему захотелось осадить Золотухина или прочесть ему мораль о супружеской жизни, но Золотухин выглядел таким несчастным, таким замотанным, что Каиров не нашел ничего лучшего, как просто спросить:
– Подсчитал?
– И не думал.
– Не верю.
– Честно, Мирзо Иванович… У нас с Нелли все в порядке. Хорошо мы с ней живем. Правда, укоряет она, что простора во мне маловато, что суховатый я человек. Не спорю… Говорю, обожди, после войны жизнь настоящая начнется…
Нота горечи