– А? – Юра вырывается из своих видений. Но никто ничего не говорил.
Время капает помаленьку. Странно, вроде каждая секунда мучительно тягуча, а счёт размыт, непонятно сколько сидим. Ощущение, как в сказке какой-то или во сне. Будто персонажи. Начнутся события, оживём, а пока в стылом мороке, в безвременье. Просто сидим. Сторожим время. Снаружи мерно ухает.
Если закрыть глаза, можно представить себя дома, у моря. Где-то недалеко волна бьёт пирс. Помню, в детстве поехали с родителями, волновалось тогда, купаться нельзя, стоял, а в темноте передо мной сердилось всё, с разгона шлёпало о причал. Облака взвеси, капли пылят лицо, очки туманит. Удар, вздох бетона, шипение, ещё. Подумалось тогда по-школьному: если в кубометре воды тонна, то какая масса бьёт в мой отрезок бетона? Это ж какая мощь! Так стихия и пленила.
Непередаваемое. Кто плавал в шторм, поймёт. Кораблик только кажется огромным. Для стихии – игрушка. Или даже соринка. Когда бушует – и неверующий молиться начинает. Стоишь в рубке, волны небо закрывают, направляешь ровно поперёк, как жучок, карабкаешься-карабкаешься изо всех сил на громаду, прямиком в небо, дизеля надрываются. На миг всё застывает – винты по воздуху машут! Это когда на самый гребень влез. И тут весь корабль пронзают стоны – металл скрипит, прогибается на излом. Кажется, ну всё, хана! Потом резкая тишина, только небо улетает под потолок, будто кадр меняют. И ухаешь вниз, к следующей волне. Море, море. Будто из другой жизни. А сейчас здесь.
– Смотри-ка, ближе кладут…
Рано или поздно будут наваливать и сюда. Но пока ещё можем выехать. Те, кто там, сидят сейчас в блиндажах или погребах, уже просто покорно ждут. Преданы высшим силам. Пронесёт – хорошо. Не пронесёт – понять не успеешь. Вот и вся война. Нехитрое в общем-то дело. Поставили задачу – иди. Дошёл – окапывайся, сиди терпи.
Юра встаёт, словно порывается куда-то, но замирает, задумавшись. Снова садится. Теперь уставился взглядом в рацию, будто на ней экран. Смотрит не отрываясь. Что-то видит. Когда-то был игроком. Не в покер или рулетку, где есть стратегии, а в обычные автоматы, где тычешь наудачу, типа «однорукий бандит», слот-машины. Это на него не похоже. Не поверил бы, но однажды он сам проговорился. Я слышал, он кому-то объяснял:
«У аппаратов тоже есть своя логика. Выиграть можно, но немного».
В Горском девочка живёт, иконы рисует. Тоже как-то приехали эвакуировать, те отказались. Мамки нет, немолодой уже отец и трое дочерей. Нет, говорят, не надо эвакуировать, мы остаёмся. Только краски нужны. Какие, блин, краски? Верят, что под защитой. Посмотрели – действительно, красиво пишет. Худенькая, лет четырнадцать. Вроде и канонически, что-то неловко немножко, но даже живей получается. Всё сплошь святой Георгий да Богородица. С мамки своей, наверное. Защитники. Оба на небе. Что тут поделаешь?
«У всех автоматов разный алгоритм, чтоб быть непредсказуемым. Но принцип один – жадность. Как и игрок, аппарат нацелен сорвать максимальную ставку».
Горское пронесло, не зацепило. Мы всё равно младших забрали, уговорили. Когда фронт отступит, воссоединятся. Неясно, скоро ли. Кстати, краски нашли девочке специальные. Передали лаки, кисти, ещё что-то. Те икону в дар. Я не стал брать. Может, обидел даже, не знаю. Не верю в это, ничего не поделаешь. Помню, ещё маленький был, деда хоронили, священник объяснял замысел Божий. А я стоял и не верил, не верил. Крутилось в голове – не может быть, врут они все.
«Автомат запрограммирован на выигрыш, но обязан завлечь жертву. Всегда даёт выигрыши по минимальным ставкам, всегда опускает по максимальным».
– Спокойствие, – говорит Юра. Кажется, самому себе.
Кто он им, тем людям? Вот является какой-то незнакомец. Собирает их, сам в напряжённом возбуждении, крадёт из-под взора богов войны. Иногда тихо крадучись по темноте без фар, иногда экстремальным ралли по бездорожью. Боги зорко следят за любым движением. Не любят такого. Стараются прихлопнуть на всякий, не разбираясь. Но вот наконец опасности позади. ПВР – какие-то незнакомые заботливые люди, которые, оказывается, ждут, выделяют уголок для существования. Юра стоит ещё какое-то время, скажет пару каких-то неловких слов, помолчит, перекрестит на прощание. И уходит навсегда из жизни. Кто он им? Кто-то неизвестный, необъяснимый, чужой. На машине нарисован силуэт ангела. Хотя и без нимба.
«У человека единственное преимущество перед алгоритмом. Тот скован в своих рамках, а человек может ляпнуть просто так».
Арта кроет волнами. Как гроза. Люди всегда преклонялись перед необъяснимым. Но какая-то система есть. Кажется, будто наверху незримый наблюдатель – оглядывает поле боя, выбирает: «Вот этого прихлопну. А тот замешкался немного, пусть ему повезёт. Там непонятно что – ну накинем немножко, чисто для красоты… А вон там борется кто-то, превозмогает – покарать или вознаградить?»
– Всё ближе кладут. Пора, наверное.
Рация хрипит. Ещё. Юра напряжённо смотрит сквозь неё, сквозь радиоволны и планшет далёкого оператора, через глаз невидимого дрона. Весь там. Тоже над полем битвы. Но пока ничего.
«Алгоритм обязан давать какое-то количество выигрыша, иначе никто не станет играть. Но он может не заметить, что игрок сменился».
Не представляю, как быть дроноводом. Нечеловеческий какой-то вид. Когда сверху смотришь, напоминает муравьиную жизнь. Фигурки маленькие, одинаковые, движения схематичные. Вытянулись в цепь, просеменили, упёрлись, сбились в кучку, переждали, рассредоточились, давай рыть, обустраиваться. Фиксируешь их, как инсектолог, пересчитываешь, отправляешь данные. Опасность с неба – разбежались, затихарились все, будто нет никого. Только миновало, хоп, снова высыпали, трупики отложили, поправили норки. Потом рассредоточатся, оглядятся, попробуют снова продвинуться.
«Смотри, кто как играет. Алгоритм – повелитель игры. Но только внутри её. Он не чувствует, когда за ним наблюдают».
Вон и в нашей резиденции мураши бегают в щель бетона. Вездесущие. Пара месяцев, как пустует, они уже обустроили. Конечно, им тоже не позавидуешь. Только выстроят всё как надо – норки, тоннельчики, комнатки, личиночек заведут, тут является человек, всё перепашет, перевернёт по неведомому замыслу и исчезнет. И снова тишина. Снова затевать стройку. Хотя, может, это всё на разные поколения выпадает, не знаю, сколько они живут.
– Верба… Верба. Посмотри… Ещё. Раз, – чеканит Юра в рацию.
Та тихо шипит бессловесно.
«Когда переходишь на одну линию или снижаешь ставку, автомат начинает демонстрировать на пустых максимальные выигрыши. Будто насмехается. На самом деле завлекает».
Артиллерию называют богом войны. Прилетает с неба, действует неизбирательно – одних прибирает, других минует. Каждый, кто сидит под обстрелом, начинает взывать к судьбе. По сути, молиться. Казалось бы, алгоритм понятен – обрабатывают не точки, а сектора с гарантированной вероятностью поражения. После нескольких залпов смена точки, чтобы не быть пойманным. Но логика объясняет не всё. Может упасть к тебе, а может в другое место. Молимся именно об этом.
«Алгоритм просекает, когда его раскусили, и уходит в защиту».
– Скоро темнеть начнёт, – шепчет под нос Юра. Не двигается с места.
Спохватываюсь, разжимаю пальцы. Надо же, задумался, чуть ладони не проткнул. Надо бы ногти постричь. Детей жалко. Не отдала детей, блин.
Вот к людям подходит смерть. Не тайком, не по охотке, а вот так, с фанфарами, фейерверками. Уже не отмахнёшься, видно издалека – самое большое событие жизни грядёт. Обычно только тут люди понимают вдруг, что бывает и что-то необратимое, окончательное. Сами как дети. Думали, что вечные. Начинают суетить, как общажные тараканы на нагреваемом чайнике, – охают, бегают, хватаются за всё. Куда бежать?
«Нельзя спешить. Автомат фиксирует, если биомоторика игрока становится быстрее».
В детстве, помню, учили, когда землетрясение и свет гаснет, нужно найти ближайшего рядом, сразу взять за руку и так вместе