– Ты что? – спросила она.
Оля подняла к ней лицо и спросила:
– Для кого это яблоко?
Таня взяла гребень и стала расчесывать светлые прямые волосы Оли.
– Яблоко – для одной очень хорошей девочки, которая всех слушается…
– Всех? – переспросила Оля.
– …и никогда не капризничает.
– Совсем-совсем никогда? – переспросила Оля.
Взгляд ее стал печальным: ясно, что яблоко не для нее.
– Дурак мой маленький, – тоном Анны Ивановны сказала Таня, отрезала половину яблока и дала Оле.
– А эту половинку мы оставим для Вали, – сказала она.
Оля взяла яблоко обеими руками и поскорее пошла из комнаты, забыв кукольную кровать на качалке: Таня могла передумать и забрать яблоко обратно. Уже в коридоре Оля сообразила, что оставлять другую половину Вале несправедливо: может быть, Валя ест яблоки в гостях у девочки; конечно же, Таня должна была отдать Оле все яблоко. Оле стало так тяжело от человеческой несправедливости, что она зарыдала. Никто не пришел на ее рыдания: в кухне кричала Марийка, ничего, кроме ее крика, не было слышно. Рыдая, Оля съела яблоко и еще долго потом плакала, размазывая по щекам слезы грязными кулачками. Наконец сказала:
– А может, там в гостях никаких яблок и нету.
И, высморкавшись в подол платья, пошла по квартире искать новых приключений.
У Тольки сегодня большой день: пришла его очередь на «Графа Монте-Кристо».
Принес эту книжку в бригаду Алешка Малыгин. Откуда достал такую – не сказал. Книжка была толстая, растрепанная, до того зачитана – ободраны не только поля, но и концы строк. Носил ее Алешка с величайшей бережностью завернутую в газету и перевязанную веревочкой. Он сказал, что если начнешь эту книгу читать, то уже не будешь ни спать, ни есть, пока не дочитаешь до конца, и что писатель, который сочинил это, – прямо-таки невозможный гений. Тотчас ребята стали записываться в очередь; чтобы установить очередь, тянули жребий. Те, которым достались последние номера, возмутились: они не соглашались ждать так долго. Чуть было не разодрались. Шум поднялся – рабочие, входившие в цех, затыкали уши.
– Об чем базар? – спросил, подойдя, мастер Корольков.
Ему не ответили: и голоса-то его не услышали. Марийка пришла, и та не сумела перекричать ребят. Орали до тех пор, пока Вася Суриков не внес предложение: разделить книгу на три равные части, чтобы одновременно читали три человека. Один читает начало, другой – середину, третий конец; потом меняются между собой. Таким образом сроки прочтения сократятся в три раза.
– Триста процентов экономии во времени, – сказал Вася.
Алешка, жадина, сперва объявил, что не позволит такую ценную книгу делить на части. Но ему доказали, что это с его стороны глупость и больше ничего: у книги все равно нет корешка, она вся распадается на листочки. Тут же, на станине, разделили книгу. Перенумеровали части красным карандашом, упаковали каждую заботливо и вручили трем счастливцам, которым выпал жребий читать в первую очередь.
И вот на целый месяц заболела бригада! После бессонных ночей, проведенных за чтением, ребята приходили в цех бледные, изнуренные. И только и было разговоров, что о графе Монте-Кристо. В книге не хватало многих листков, и некоторые читатели не могли уловить связи событий, но другие все поняли и с жаром давали объяснения непонимающим; а те слушали благоговейно… Слушали с жадностью и те, кто еще не читал.
Корольков пытался восстановить порядок. Саша Коневский провел воспитательную беседу. Рябухин разговаривал с ребятами, вызывали их к начальнику цеха – ничего не помогало. Заикнулись было о том, что книга для производства вредная и хорошо бы ее изъять совсем, – куда там!..
– Через наши трупы, – сказал маленький Вася Суриков: он еще не читал, его очередь была следующая.
В конце концов Корольков рассудил так: пускай переболеют, что поделаешь – эпидемия вроде скарлатины.
– Только давайте читайте проворнее, – сказал он. – На пять частей, что ли, ее поделите, будь она трижды проклята.
Если остаться на выходной день дома, то пошлют за хлебом, за керосином, в аптеку, Федор скажет: «Ну-ка, пошли дрова пилить», Валька и Олька будут реветь и приставать, мать будет охать – никакого отдыха рабочему человеку.
И Толька, чуть проснувшись, удирает к Сережке, испытанному другу.
У Сережки не житье, а малина. Отец его жив-здоров, он теперь подполковник и служит в Таллине. Прислал письмо, чтобы мать приехала, посмотрела: если понравится – пусть переезжают всей семьей. Мать поехала в Таллин, а Сережка и Генька остались дома полными хозяевами. Жизнь!
Толька приносит «Графа Монте-Кристо», завернутого в газету. Сережка на электрической плитке варит манную кашу для Геньки. Он обещал матери, что будет заботиться о Геньке, и свято держит слово.
– Принес? – спрашивает он у Тольки.
– Принес. Кончай эту муру.
– Сейчас. Надо позавтракать.
Каша тяжело пыхтит, пузыри вздуваются на ней и лопаются с треском. Сережка сыплет в кашу сахар, размешивает и выключает плитку:
– Готово!
И облизывает ложку.
Генька на полу вырезывает фигуры из карточной колоды. Королей и валетов он уже вырезал, остались дамы. С дамами большая возня: надо пририсовать каждой усы и бороду, иначе взвод будет неполный.
– Генька, завтракать! – говорит Сережка.
Генька лениво съедает несколько ложек и возвращается к картам. Кашу доедают Сережа и Толька. После каши они чувствуют себя недостаточно сытыми и едят кислую капусту с постным маслом. После капусты им хочется пить, они пьют сначала холодную воду из-под крана, а потом теплое кипяченое молоко.
– Я очень удачно устроился с молоком, – говорит Сережка. – Не надо ходить на рынок: молочница приносит мне на дом. Понимаешь, Геньке необходимо молоко.
– Сами пейте эту отраву, – говорит Генька, лежа на полу и орудуя ножницами, – а мне купите газированной воды с сиропом.
– Он страшно обнаглел за последнее время, – говорит Сережка. – Прямо не знаю, что с ним делать.
Толька достает деньги и говорит:
– Генька, а Генька! Пойди купи себе воды с сиропом. И мороженого.
– Мороженого близко нет, – говорит Генька, принимая деньги.
– Мороженое около рынка продают, – говорит Сережка. – Знаешь, немного не доходя до рынка, там мороженщица всегда стоит. Только смотри, не попади под машину.
– Хорошо, – говорит Генька, одевается и уходит.
Толька и Сережка остаются одни в квартире. Толька разворачивает «Графа Монте-Кристо».
Лукашин сидел на диване и умирал от скуки и злости.
Комната была убрана по-воскресному: на столе богатая скатерть с разводами и в вазе свежие бумажные цветы – пышные розы и маки… Марийка это умела – создать уют. Вымыла полы, нарядилась в розовую кофточку, велела и Лукашину надеть