– Вот это я вам сказать не могу, – ещё пуще заулыбался Большаков, – это военная тайна. Но уверяю вас, локаторы есть и смотрят, куда надо. Мало того, компьютерная техника обрабатывает результаты всех наблюдений и выдает точные координаты объектов.
– Хм… – произнёс Сашка Тулупов, который считал себя знатоком современной вычислительной техники.
– А что вы думали, мы до сих пор лаптем щи хлебам? – спросил Большаков. – Не те времена. Старыми методами много не навоюешь.
Тулупов снова хмыкнул, хотя и тихо, не с таким беспардонным вызовом, как Игорь, но было ясно, что он не верит Большакову. Вот если ему что-то подобное рассказал какой-нибудь ученый с кафедры АСУ, он бы поверил безоговорочно, а здесь огромный вояка, которому больше под стать ходить в атаку во главе полка, а не рассуждать о тонкостях системы управления огнем.
– Понятно – сказал Костя и незаметно показал Саше кулак, чтобы не дискредитировал телевидение и отечественную оборонку.
Тулупов сам не зная того, испортил ему всю обедню, потому что Костя как раз хотел расспросить Большакова, кто он, откуда и как дошёл до такой жизни, в смысле организации современной обороны, и вообще хотел познакомиться с Александром Васильевичем поближе. Признаться, Костю он тоже удивил. И он сделал для себя вывод, что немецкие бронетанковые части, находящиеся отсюда в трех часах езды, могут быть уничтожены в считанные минуты. С этого мгновения он очень и очень зауважал Большакова, который оказался профессионалом в своём деле.
Большаков между тем сказал:
– А теперь, дорогие гости, приглашаю вас отведать армейского сухпайка.
То, что это была шутка, Костя понял в тот момент, когда они все спустились в чрево форта и попали в большую белую столовую с арочным сводом, в центре которой находился большой дубовый стол. На столе уже стояли алюминиевые миски, полные наваристого борща. В тарелках лежал весенний зелёный лук, ломти чёрного душистого хлеба и пахучая черемша, которую Костя не ел сто лет.
Сашка и Игорь тут же принялись макать черемшу в соль и заедать чёрным хлебом. А ещё им всем налили не какой-нибудь слабенькой водки, а настоящего медицинского спирта, и пока все выпивали и с жадностью заедали жирным, наваристым борщом, Костя принялся раскручивать Большакова. Конечно, это надо было сделать по-умному, с камерой или диктофоном, но Костя как чувствовал, что сидят они с Большаковым за столом в первый и последний раз в жизни. Бывало у Кости такое дурное предчувствие, однако он почему-то ему не особенно верил – мало ли какие у него бывали предчувствия, за всеми не уследишь.
Александр Васильевич, смущаясь, хихикал в свой огромный кулак величиной с чайник, и единственное, что сумел узнать Костя да и то из недомолвок собеседника, что он кадровый военный, начинал когда-то именно здесь – в «Петрополе», потом в Азербайджане во всё том же ПВО. Едва ноги унёс от чужой ему войны за Карабах, на которой, похоже, был инструктором у какого-то то ли Гусейнова, то ли Усейнова. Бежал при первой возможности. К счастью, из армии его не демобилизовали, и он попал в Дальневосточный округ. Теперь его специально прислали на Украину защищать Донецк с юга. А кто прислал, нетрудно было догадаться. Единственное, что понял Костя, с Большаковым каши не сваришь и репортажа с ним, по большому счету, не получится. Не тем Большаков был человеком, чтобы особенно распространяться о себе. Как всякий военный, он оглядывался на командование и боялся сказать лишнее или сделать что-то не то, за что его ругать будут. Родом же Большаков был из Петропавловска-Камчатского. А вот какое у него звание, Костя так и не понял, то ли полковник, то ли генерал. В любом случае, он находился в своей стихии и дело своё знал даже не на твердую пятёрку, а на пятёрку с жирным плюсом.
Не успели они выпить по третьей рюмке за победу русского оружия, как к Большакову подбежал сержант и что-то прошептал на ухо.
– Минутку… – нахмурившись, поднялся Большаков, – сейчас вернуть…
Но потому, каким серьезным стало его лицо, Костя понял, что случилось что-то неординарное. Они ещё посидели немножко, вяло доедая второе – картошку с мясом. Игорь попробовал было произнести тост за вездесущее телевидение, но напряжение уже висело в воздухе, и никто, кроме него, не потянулся к рюмке – даже Сашка Тулупов, которому ну очень понравилось пить спирт, и он то и дело вопросительно поглядывал на Костю, который великодушно и благосклонно помалкивал. Но теперь напиваться в их положении было не то что глупо, а опасно, поэтому Костя натянул на лицо суровое, начальственное выражение. Сашка пару раз крякнул и успокоился.
– Кажется, что-то произошло… – неуверенно сказала Завета и вопросительно посмотрела на Костю.
На этот раз в нём не взвыли все сирены, предвещающие опасность, но он только пожал плечами, вздохнув со скрытой настороженностью и прислушался к себе – сердце, конечно, не было холодным, как лед, просто где-то в нём поселилось чувство самосохранения, и красота Заветы уже не действовала, как прежде, хотя он не знал, насколько долго продержится. Избавиться от зависимости к женщине так же трудно, как идти в атаку на амбразуру. Ему ли не знать. Приходилось жить и мучиться, всеми силами сохраняя независимость. Чаще всего оборона давала трещину, не успев принести результаты. Тогда приходилось туго, как сейчас, и дело здесь было не в отсутствии воли или желания, а в законах мироустройства. Так он обычно думал.
Все ещё немного помолчали, прислушиваясь к звукам форта. Солдаты, которые их обслуживали, побросав колпаки и белые фартуки, куда-то исчезли.
Костя поднялся. Завета, пристально глядя на него, спросила:
– Ты думаешь?..
– Не знаю, не хотелось бы…
Кажется, она даже угадывала его мысли. Прежде всего, он совершенно не желал приключений в стиле их поездки по. Он преодолел секундную замешательство и скомандовал как можно более трезвым голосом:
– За мной!
В этот момент прямо над их головой выстрелило орудие бронебашенной батареей. Земля вздрогнула. Вздрогнула вся крепость от пола, до потолка. Воздух в подземелье на мгновение сделался плотным, словно бетон, а потом наполнился пылью. Костя от неожиданности присел. Впрочем, точно так же испугались и Завета, и Сашка, который вообще плюхнулся на скамейку и посмотрел на потолок – не обвалился ли? Один Игорь не оплошал, а только оскалился, как волк. Косте стало стыдно из-за своей слабости. Уж казалось, он себя приучил ко всяким неожиданностям, и всё-таки сплоховал в последнее мгновение, к тому же у всех на глазах. Стыдно, брат, стыдно, укорил он