Вначале Сашка рассмеялся, а потом испуганно прикрыл рот ладонью. Но обошлось: сторож не прибежал. Они спустились за вином. Но дверь в подвал оказалась закрытой. Костя на всякий случай поковырялся ножом в замочной скважине. Дозор тоже принимал живейшее участи во всех его действиях: пыхтел и толкался костлявым задом. Он всё больше и больше нравился Косте.
– Что будем делать? Может, рванём? – Сашка достал гранату.
Косте показалось это уже слишком. А Дозор в недоумении навострил уши. Костя заподозрил, что пёс понимает человеческую речь.
– Да ну, на фиг? – сказал он. – Поищем на кухне.
Они вернулись. Кухня была огромной – как танцевальный зал средних размеров. Они разбили её по секторам и принялись искать. Действительно, через пять минут Сашка нашёл в самом дальнем углу буфета неприкосновенный запас алкоголя.
– Вот это да! – обрадовался он и огорченно почесал затылок: – Мы столько не выпьем.
Здесь было всё: от сухого виноградного вина, до мартини и ещё какие-то бутылки с непонятными наклейками.
– Возьмём для Заветы розовое?
– Возьмём, – согласился Костя.
– Ты думаешь они там?..
– Чёрт его знает? – пожал плечами Костя. – Не наше дело.
– Я тоже хочу, – признался Сашка.
– И ты туда же, ковбой! – осуждающе заметил Костя.
– А чего? Ой! – он посмотрел в ближайшее зеркало. – Я и забыл о своём лице.
– Ха-ха! – коротко рассмеялся Костя. – Оказывается, все мечтаю об одном и том же.
– Ну а чего? Чего? – возбужденно заблестел глазами Сашка. – Когда ещё такие приключения выпадут? В чужом городе, в чужом особняке.
– С чужой женщиной, – добавил Костя.
– Ну да, – плотоядно, улыбаясь, согласился Сашка, – с чужой женщиной, она в ванной…
– И не думай! – предупредил Костя. – Игорь тебе башку живо оторвёт.
– Это понятно, – печально согласился Сашка и убрал улыбку с лица.
Они прислушались: вода шумела в трубах, ассоциируясь с огромной ванной и обнажённым женским телом. Остается, только облизываться, подумал Костя¸ даже в мыслях не разрешая себе ничего лишнего. Всё лишнее в его жизни приносило с собой неприятности. Эта аксиома заставлял его быть осторожным и не особенно увлекаться любовными историями. К тому же он ещё не решил проблему с Иркой. Начинать возвращение с измены ему не хотелось. Хотя Завета, думал он, это не совсем то, что Ирка. Ирка – как бы уже жена, я к ней привык, а Завета – неизвестно кто, но меня к ней влечёт, и ничего не могу с собой поделать.
Так думал Костя, поднимаясь по мраморной лестнице, нагруженный продуктами и выпивкой. Они осторожно поскреблись. Игорь даже не отозвался. Чего они там делают? – подумал Костя.
– Думаешь, они будут нам рады? – с иронией спросил Сашка.
– Конечно, нет, – как от зубной боли покривился Костя. – Пойдём к себе.
Дозор тоже был согласен с ним. Цокая когтями по мрамору, он ткнулся в ногу и повилял хвостом, показывая всем своим видом, что пора открывать консервы. Костя почему-то расстроился: оказалось, что все эти игры с Заветой в гляделки, ничего не значат. Он подумал о Завете нехорошо – как о столичных штучках, к которым привык и которые ему порядком надоели. От этого ему стало легче, и он глубоко вздохнул. Не научился он ещё разбираться с женщинами и мучился неразрешимыми проблемами, из которых не мог вычленить главное и сосредоточиться на нём.
Им достались апартаменты из двух комнат: гостиная и спальня. В гостиной Костя взял из шкафа фарфоровую тарелку с абстрактным рисунком, поставил на ковер ручной работы, стоимостью десять тысяч долларов, вывалил в неё две банки тушенки и пока шёл к столу, за которым Сашка открывал одну за другой бутылки и с подозрением нюхал их, Дозор смахнул содержимое тарелки и оказался у стола даже раньше Костя. Он сел, подвернув под себя пушистых хвост, и во все глаза принялся следил за каждым движением Кости.
– Ну ты даёшь?! – изумился Костя. – Лопнешь?!
Он не привык к таким огромным комнатам, в которых, чтобы пройти из одного конца в другой, надо было вначале обдумать свой маршрут. Комнаты для философов, решил он.
В плетёной бутылке оказалась тёмно-красная мадера. Они выпили сразу по большом стакану. И принялись есть плов. Потом выпили ещё по стакану, и Костя почувствовал, что пьянеет. Сашку развезло ещё раньше. Пробормотав что-то о тяжелой командировочной жизни и обожженной физиономии, он поплелся в спальню, держась за стены, и, кажется, рухнул на широченную постель, даже не разувшись.
Костя выпил ещё чуть-чуть, понаблюдал, как Дозор ищет блох, как он ловко щёлкает зубами, и заглянул в спальню. Сашка Тулупов спал, раскинув руки, как распятый Христос.
– Ну и ладно… – сказал Костя, обращаясь к Дозору, который неотступно следовал за ним, как тень, и вышел в коридор.
Его качнуло к перилам, и он с минуту, уцепившись в них, смотрел вниз на мраморную лестницу. Шум воды прекратился, но Костя почему-то был уверен в том, что Завета всё ещё в ванной. Он взял с собой початую бутылку вина.
Игорь Божко отступил на задний план сознания и не представлял реальную опасть. Он такой же соискатель удовольствия, как и я, думал Костя, не замечая, что разговаривает сам с собой. К тому же мне положена компенсация за нервы и риск. И тут же решил, что не стоит быть циником. Мелко это, нехорошо.
Она открыла дверь ему сама. Кажется даже, что он не успел постучаться. Впрочем, эти мелочи выпали из его сознания, как только она с придыханием произнесла:
– Я уже думала, что ты не придёшь…
– А я пришёл, – сказал он, обнимая её.
Это первое мгновение было ужасным, они казались бесконечно длинными и всё не заканчивались и не заканчивались. Казалось, он попал в Ниагару, в которой, чтобы достичь дна, надо нырять в поток. Их разделяло одно лишь влажное полотенце. Костя закрыл глаза, ткнулся в её мокрые волосы и почувствовал, что летит. Полет продолжался и потом, когда Завета нашла его губы и они поцеловались так нежно, пробуя друг друга на вкус, что Костя окончательно утратил чувство реальности. Бутылка едва не выпала из его рук, а самого его качнуло то ли от вина, то ли от старых забытых чувств, потому что Ирка Пономарёва давно не дарила ему таких ощущений.
– Дай и мне… – попросила она и, нащупав его руку с бутылкой, сделала большой глоток, не отрывая взгляда от Костиного лица.
Теперь от неё пахло не только ванной свежестью, но ещё и тонким мускатным запахом. Губы её стали влажными, на них блестело вино,