В целом посещения театра, кинотеатра относятся к числу немногочисленных радостных событий, которые наиболее подробно и вдохновенно освещаются в дневнике. Эна не прибегает к пересказу содержания, но всегда указывает точные названия песен, фильмов, оперетт: «Шло кино “Партизаны в степях Украины”. Ходила, смотрела, поплакала хорошенько. О, как напоминает мне это кино мою родную Украину, эти вишневые садики вокруг домов с соломенными крышами!»[553]. Страницы дневника раскрывают место кинематографа в повседневной жизни подростков эпохи 1941–1945 гг. Э. П. Подольская упоминает 21 поход в кинотеатр, а также стремление, несмотря на загруженный график, попасть на очередной сеанс: «В 6 часов комсомольское собрание, а на третьем в клубе интересное кино – “Праздник св. Иоргена”. Не знаю итти или нет на собрание: все-таки пошла. Мы все торопили, чтоб скорей проводили собрание (в кино спешим). Симу Хохлову назначили вожатой в 4 кл., меня никуда. Кончилось собрание. Быстро все побежали в кино, пришли, 1-й сеанс еще идет. Ну, брат, сразу два зайца поймали. 2 части не досмотрели, пока светлей ушли, сделала уроки – и спать». Вспоминается концерт в госпитале: «…все мне очень понравилось. Особенно понравилось сольное пение участника ансамбля “Красноармейские песни и пляски Карельского фронта” т. Васильева. Ох, как он пел! Хотелось слушать и слушать без конца»[554].
Каждое из таких событий воспринималось девочкой как праздник, поэтому ее впечатления от увиденного и услышанного всегда положительные. Все это отражает понятное стремление отвлечься от тяжелой повседневности, хотя прямо Эна об этом в дневнике нигде не говорит. А вот в дневнике, который цитирует И. Г. Эренбург, немногим старшая по возрасту Ина Константинова, работавшая в начале войны в госпитале, признается: «А на самом деле хоть на минуту хочется забыться от всех этих ужасов… И так скупы наши развлечения, что на них не следовало бы обижаться» (запись относится к 1941 г.)[555].
Характер записей дневника Эны Подольской в 1944–1945 гг. кардинально меняется – они ведутся достаточно редко и приобретают черты сюжетных ретроспекций. В них девушка максимально откровенно рассказывает про свою первую влюбленность – этот сюжет воспринимается как автобиографическая повесть о «воспитании чувств», вступление в мир взрослых: «Сегодня получила письмо от Аркадия Федорова. Очень странно мы с ним познакомились. Он работал на военном телеграфе, а я туда ходила за телеграммами. И там мы с ним познакомились и вот теперь пишет. Пишет очень хорошие письма. Прислал фото. Сегодня уезжают ребята с команды, в том числе уезжает Костя Полоскин – “последний из могикан”, как мы его шутя называем. Он очень хороший веселый и подвижный парень, но у него нога не сгибается. Это не беда, она со временем будет сгибаться. У нас с ним очень хорошие и вместе с тем очень странные отношения»[556].
В дневниковых записях проявляется такая черта Эны и всего ее окружения, как умение дружить: «Письма получаю от многих, но от ребят, от тех, которых получала раньше, кроме В. Юдина, П. Колбанова и А. Федорова ни от кого не получаю. Колька Полутин вообще замолчал. Недавно написала ему маленькую писульку – не знаю ответит или нет. Связалась письменно с Ниной Саратовой – она в Измаиле. Но что самое главное – получила письмо из Сталино от Е. Чаплинской, как была рада я!!! Даже заплакала, но этого я ей не написала – стыдно! Женька долго молчала – потом наконец ответила» (запись от 2 мая 1945 г.)[557]. Собственно, дополнительным мотивом обращения к дневниковой форме был разрыв многих привычных связей и контактов: родной город Сталино два года находился под оккупацией, эвакогоспиталь неоднократно перебазировался, получали новые назначения медсестры, излечивались и убывали на фронт или домой раненые. Дневник превращался в этих условиях в своеобразное письмо – далеким друзьям и родным, дорогим людям, судьба которых неизвестна, да и самой себе тоже – чтобы помнить.
Описания, связанные с миром личных чувств и увлечений, очень близки тем, что можно встретить в личном дневнике уже упоминавшейся выше Ины Константиновой. Передавая особенно впечатлившие его строки, И. Г. Эренбург считает важным подчеркнуть такие черты девушки, как «душевная взыскательность, честность, прямота»[558], свойственные молодому поколению, выросшему уже в условиях советской власти. Собственно, в них он видит истоки и личного подвига Ины (дневник попал к писателю после ее гибели в партизанском отряде в 1944 г.), и того, что «героизм был в те годы буднями многих»[559].
Дневник Э. П. Подольской отразил напряженное ожидание окончания войны весной 1945 г., хотя описание самого дня Победы отсутствует. В записи, датированной 2 мая, отмечается: «Вчера т. е. 1 мая был у нас в госпитале вечер. Самый бедный из вечеров, какие у нас бывали <…> Эх, а что делается на фронтах!!!.. Наши войска вошли в Берлин и заняли половину Германии, и соединились с союзниками! Скоро, скоро конец войны. Недавно германское радио передало, что 29 апр. после внезапной болезни скоропостижно скончался Гитлер. Врут как собаки. Это ложь фашистов, которой они стараются прикрыть Гитлера и его свору. А они, наверное, где-нибудь в подполье. Мама недавно ездила в Архангельск. Очень довольна, что съездила! Я ей завидую»[560].
Страницы дневника затрагивают такую сложную проблему как возвращение из эвакуации. В отличие от подробных описаний ключевых событий войны, дорога домой отмечена предельно лаконично: «Ехали мы неважно – тесно было в вагоне, но все-таки приехали и теперь дома. Да и Сталино нас встретило неприветливо»[561]. В таком тревожном настроении ощущается и кризис ожиданий, и волнение в силу изменения социального статуса, перед выбором дальнейшего жизненного пути. В этом контексте интересны воспоминания Надежды Георгиевны Кочетковой о возвращении эвакуированных семей в Мариуполь и о значительных конфликтах и непонимании между ними и пережившими оккупацию детьми[562].
Если сравнивать запись Э. Подольской с интервью, то общими являются впечатления о тяжести пути. Но если Эна больше передает собственное психологическое состояние, то рассказчики сосредоточены на бытовых деталях. Кроме временной дистанции, сказывается то, что интервьюируемые были значительно младше Эны по