О напряженном труде, загруженности, тяжелом быте персонала госпиталя свидетельствуют отдельные выразительные детали и косвенные упоминания. Так, в силу постоянной близости к страшным реалиям даже смерть стала для Эны почти привычной. В дневнике это выражается лаконичностью заметок, в которых Эна вспоминает о гибели отца своего друга и о несчастном случае, свидетелем которого она стала[531].
Следует отметить, что, несмотря на наполненную ежедневными трагическими событиями повседневность эвакогоспиталя, страницы дневника демонстрируют высокую степень эмпатии Эны Подольской по отношению к окружающим: «Еще вчера он мне показал на голове седые волосы, я удивилась – ведь ему только 14 лет и отчего же это. Ленька сказал, что у него отца бомбой разорвало при одной из самых сильных бомбежек и дом свой сгорел тоже при бомбежке. Отца нашли, только одну руку, у него было выкопано, и одну руку и похоронили. Бедный мальчик, я думаю. Столько переживешь, так поневоле будут седые волосы»[532].
Дочь вспоминает про частые дежурства матери, ее почти постоянное отсутствие дома: «Сегодня мама дежурит. Встала она рано и разбудила меня – больше уснуть я не могла»[533]. Это возлагало на ребенка дополнительные обязанности, что воспринималось как должное, поэтому их описание присутствует только в контексте других событий: «Сегодня в школу не пошла. Мама разрешила, но только велела постирать, пол вымыть и в баню сходить»[534].
Следует отметить, что в дневнике почти не говорится о питании, хотя в устных воспоминаниях Эны Петровны о войне, как и у ее сверстников, рассказы о постоянном голоде занимали большое место. Это может быть объяснено тем, что лишения стали нормой и привычной частью повседневности, не заслуживавшей особого упоминания в дневниковых записях. М. В. Горбова не раз слышала рассказ матери о том, что в госпитале лечились больные туберкулезом, среди которых многие страдали открытой формой болезни. Им полагался усиленный рацион, включавший и сливочное масло, и шоколад. Крайне ослабленные больные ели очень мало, «порции» оставались едва тронутыми. Эне мама объяснила всю опасность таких продуктов, категорически запретила к ним прикасаться, а вот изголодавшиеся молоденькие санитарки и медсестры не могли удержаться – доедали эти «деликатесы», а потом заболевали.
Историки медицины С. И. Мартюшов, В. П. Быков, А. О. Марьяндышев приводят сведения, что в 1943 г. эвакогоспиталь № 3433 был преобразован в туберкулезный на 400 коек. Терапевтические больные составляли треть от лечившихся тогда в госпиталях Карельского фронта, среди терапевтических заболеваний преобладал именно туберкулез – 28,6 % пациентов. Нагрузка на врача составляла до 80 пациентов, трудовые отпуска и особые условия в связи с работой с инфекционными больными для медицинского персонала не полагались. Возвращение в действующую армию терапевтических больных составляло 46,5 %, госпитальная летальность – 2,94 %, для туберкулезных больных: выздоровление – 3,1 %, летальный исход – 10,9 %[535]
Госпитальные будни не могли не производить на Эну глубокого и ранящего впечатления. Это был опыт, который нелегко перенести и взрослому, но, видимо, именно он и заставил Эну воспринимать любые обязанности и любую трудную работу как само собой разумеющееся в сравнении с жертвенностью бойцов, сражающихся на передовой, проливающих кровь и умирающих в госпиталях.
Дневник содержит богатый материал о школьной жизни военной поры, о повседневности советских подростков, их досуге. Э. П. Подольская работу в больнице совмещала с обучением в школе: «Я работаю и учусь. Трудновато, но… ничего не поделаешь. Иногда приходится даже с невыученными уроками идти в школу»[536]. Основные интересы и духовные ценности, переживания девушки связаны именно со школьной жизнью. Наиболее подробные записи относятся к периоду пребывания эвакогоспиталя в Архангельске, где Эна училась в 6–7 классах. Ее яркое, всестороннее описание создает целостный образ повседневности школы.
Характерными являются упоминания о полученных оценках: «Сегодня спросили по физике [зачеркнуто], химии, поставила хор»[537]. Описания педагогов, как это естественно для учеников, проявляют неодинаковое отношение: «3-й урок “Немецкий”. Боже мой, какими криками встретили Рахиль Абрамовну. Еле угомонились»; «Директор школы Анна Васильевна сделала митинг в честь начала учебного года. После этого запели “Интернационал” и пошли в классы. 1-й урок – военное, а его не было. Читал правила поведения учащихся. И вот уже придирается “Подольская, почему у тебя доска не стерта”, я говорю, что я не дежурная “все равно должны соблюдать чистоту и порядок в классе”. Я не ответила, и он замолчал»[538]. Предмет «Военное дело» был введен в учебные планы по решению Наркомпроса РСФСР в середине 1942–1943 учебного года, его программа включала строевую лыжную, огневую и противохимическую подготовку, изучение стрелкового оружия и техники рукопашного боя, военно-санитарного дела[539].
Запись, сделанная уже в 1945 г., сжато, но выразительно дает понять, какой ценой давалось совмещение учебы и работы: «Сейчас уже 2 месяца стоим в Рыбинске совершенно без дела. Только нам с Борькой достается больше всех, целый день бегаем. Учебный год конечно, пропал, очень-очень жаль. Ведь столько трудностей было – работай и учись и вот весь результат»[540].
Опубликованные дневники детей – очевидцев Великой Отечественной войны, демонстрируют нам и несколько иные модели поведения в школьной жизни, а также отношение подростков к ней. В частности, в дневнике М. Е. Галах-Мураевой отмечается значительно больший интерес к процессу учебы, его более подробное и яркое описание: «20 октября 1943 г …И вот я опять в школе. Мечты и желания мои сбылись, поступила в 7 класс. Как учиться и кормиться буду совершенно не представляю, и вообще не желаю думать о будущем, живу одним днем. Всецело поглощена учением. Вот я сижу за партой и слушаю объяснение учителей, вокруг знакомые лица товарищей (с которыми я училась до войны) и не знаю, как все они выросли и возмужали, просто не узнать. Я всецело отдаюсь объяснениям учителя, для меня в данную минуту ничего более не существует…» В. А. Агеева и А. А. Волвенко отмечают, что в данном случае речь идет о реабилитационной функции школы для детей и подростков, переживших травму в период оккупации