В контексте нынешнего российского дискурса интересно напомнить, что советские гуманитарии понимали и под категорией цивилизация. В «Своде» за авторством В. И. Козлова даются два основных значения. Первое – это «обозначение уровня общественного прогресса, определяемого развитием производства, материальной и духовной культуры, достигнутого тем или иным крупным этносом, группой родственных этносов или государством». Второе – это «обозначение локальных форм развития человечества, относительно независимых друг от друга», т. е. это концепция Н. Я. Данилевского с его культурно-историческими типами (областями), которые он и называл цивилизациями и которые затем в разных вариантах предлагали О. Шпенглер и А. Тойнби. Кстати, у Шпенглера в перечне цивилизаций, которые он сравнивал с биологическими организмами, значились византийско-православная и русско-православная. В советской обществоведческой литературе эти концепции подвергались критике и не принимались, хотя, как пишет В. И. Козлов, «для этнологов (этнографов) концепция локальных цивилизаций представляет существенный интерес при анализе локальных особенностей развития этносов, формирования систем этнокультурных ценностей и т. п.»[163].
Таким был теоретический арсенал советского обществознания, в котором стал доминировать концепт этноса. Без этого концепта невозможна была трактовка ни нации, ни государства и даже цивилизации и культуры. Однако начало советского проекта совсем не было обременено столь глубоким теоретизированием. Суть его заключалась больше в эксперименте, каким образом можно было реализовать власть и сохранить государственность в стране, населенной многими этническими и региональными сообществами, отличными по вере, культуре, языку, системам хозяйствования и образу жизни. Одновременно с этим надо было как-то отвечать и за те обещания национального самоопределения и равенства всех национальностей, которые пришедшие к власти большевики обнародовали до 1917 г. и в годы Гражданской войны.
Начальным вариантом была политика, когда с помощью академических этнографов и географов и в торге с местными элитами эти самые национальные идеи и политические проекты стали переводиться в этнотерриториальные проекты с попытками для каждой большой и малой культурно-отличительной общности создать «свою» государственность или административную единицу вплоть до «национальных сельских советов» в рамках общего Советского государства, не случайно изначально названного «союзом»[164]. Формулу уже более зрелого советского проекта выразил профессор Гарвардского университета Терри Мартин, написавший книгу о сталинской национальной политике, проводившейся в СССР в 1923–1939 гг. По его мнению, Советский Союз не был ни федерацией, ни моноэтническим государством. Оригинальность советской политики заключалась в том, что она поддерживала внешние формы существования национальных меньшинств – культуру, язык, элиты, территории в гораздо большей степени, чем национального большинства – русских. Таким образом, большевики пытались объединить требования националистов с требованиями социалистов, ставивших своей целью создание экономически и политически единого государства, для характеристики которого автор вводит новый термин – империя «положительной деятельности»[165]. Точнее было бы перевести это понятие уже принятой в русском языке калькой империя «аффирмативной политики». Рассмотрим этот период с учетом новейших исследований российских и зарубежных историков.
«Советский» вместо «российский»
Принятая в первые дни октябрьского переворота Декларация прав народов России уже своим названием и содержанием утверждала ставшую живучей категорию «народы России». Именно эти субъекты истории должны были быть «освобождены и раскрепощены» «решительно и бесповоротно». Все четыре пункта декларации заключали в себе новаторские формулировки и революционное содержание: равенство и суверенность народов, право на самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельных государств, отмена национальных и национально-религиозных ограничений, свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп России. До этого ни одна высшая власть не отваживалась так решительно сдавать полномочия центра и отказываться от представления о целостности страны не только как территории, но и как сообщества людей по государству.
Сам термин «народ» применительно к стране стал как-то затушевываться, кроме выражений типа: «трудящийся народ», «низы» и даже «наинизшие низы», которые В. И. Ленин считал необходимым «поднять к историческому творчеству»[166]. Понятие «нации» в Декларации прав народов России не использовалось, но провозглашалось самоопределение народов для создания «национальных государств» (читай – этнических), этническая дискриминация называлась «национальными ограничениями», а термин «национальные меньшинства» применительно к этническим сообществам вообще был для того времени новаторским. В официальном языке он использовался только в документах международной социал-демократии и в 14 пунктах президента США В. Вильсона после окончания Первой мировой войны.
С самого начала в советской этнической политике наметились две тенденции. Первой из них было стремление учесть сложную этническую структуру населения, интересы этногрупп и их элит, определить подходы к федерализации государства, второй – поиск механизмов концентрации в центре функций контроля и унификации культурной сферы для стратегических целей новой власти. В конечном итоге все решали основанная на грубой силе и пропаганде политическая импровизация и соотношение сил участников политической и вооруженной борьбы. Известно, что изначально В. И. Ленин не был сторонником федерализма. Но к весне 1919 г. противоборство в Гражданской войне достигло такого накала, что вопрос о том, на чью сторону встанут политически организованные представители нерусских народов, их элиты, стал важнейшим для сохранения власти большевиков в целом. Именно в этот исторический момент Ленин увидел в федерации автономных национальных республик реальный шанс спасения режима. Ее же можно было противопоставить бюрократическому централизму. Ленин выступил против защитников централизаторской линии. Он обратил внимание на башкир, получивших весной 1919 г. автономию в обмен на помощь в борьбе с Колчаком, подчеркнув необходимость дать автономию и другим народам. Ленин сумел добиться того, что программа РКП(б) закрепила признание федерации как типа советского государства. Своеобразным федеративным договором стал декрет ВЦИК от 1 июня 1919 г. о военно-хозяйственном союзе РСФСР, Украины, Литвы, Латвии и Белоруссии. В решениях VIII Всероссийской конференции РКП(б) в декабре 1919 г. было записано о праве наций на самоопределение. Ленин доказывал, что образование национальных государств не противоречит принципу федерализации страны. Но во главе угла должен был сохраняться приоритет классовых интересов над национальными (имелись в виду, конечно, этнические интересы).
Следует знать, что Великая российская революция уничтожила историческую Россию не только в смысле строя, ее элиты, пространственной конфигурации, религиозных основ и культурных ценностей, но даже само название страны ушло из обихода. Многие десятилетия оно сохранялось только как слово в обозначении одной, пусть и самой большой, части исторического Российского государства – РСФСР (Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика). В ходе революционных перемен последовало разрушение российскости во многих ее ипостасях и уже на ее развалинах началось конструирование этнографической советскости. Если не брать идентичность русской эмиграции, где сохранялись дореволюционные