– ПРАЧОДАЙАТ! – закончил Гектор и саданул левым кулаком по четырем гвоздям, вгоняя их до середины в дерево. И – второй, подобный молоту, удар его кулака, вонзивший толстенные железные гвозди по самые шляпки.
– Гек!!
Не помня себя, Катя, босая, сорвалась с веранды, перескакивая сразу через две ступеньки, кинулась к нему.
– Ты что делаешь с собой?!
– Катя… – Он словно очнулся. – Я должен… Это печать.
– Какая печать?! – Катя тащила его к аптечке.
– Блок. – Гектор смотрел на нее. – Я тогда дома на тебя напал в пограничном состоянии между сном и… Мой чертов рефлекс… Я тебя чудом не задушил, мог сломать тебе шею, горло… Я сейчас поставил себе блок. Никогда больше, слышишь? Никогда не повторится подобное. Клянусь!
– Блок?! Уродуя себя о чертовы гвозди?! – Катя залила зияющие раны на костяшках его пальцев антисептиком, уронила пузырек с йодом из аптечки. Ее колотила дрожь!
– Блок… Печать запрета и покаяния – всегда через кровь. Иначе никак. Традиция монастыря. Завет.
– Тибетского монастыря? Монахов, читающих мантры?
– Мой опасный проступок. Я обязан искупить его перед тобой.
– Мы же обсуждали дома – ты ни в чем не виноват!
– Нет мне оправданий. В Тибете подобных мне ставили против стенки бойцов в стальных перчатках с шипами и поножах с лезвиями. Я должен.
– Гек, но я так не хочу! – Катя уже плакала, бинтуя его руку. – Я не принимаю твоего долга без вины! Мы одно целое, у меня чувство – это меня сейчас ранили о гвозди… Ты столько всего вытерпел, перенес, пережил – и снова, уже по собственной воле, себя калечишь! Гек, это саморазрушение!
– Печать запрета, – тихо, твердо повторил Гектор. – Одна мысль о причинении тебе боли, вреда, пусть ненамеренно, сводит меня с ума! Катя, мне сдохнуть лучше, чем стать причиной беды.
– Нет!
– Да, Катя.
Он протянул руку и коснулся ее щеки, мокрой от слез. Затем дотронулся пальцами до вогнанных в перила гвоздей – его кровь, их обагрившая, смешалась с ее слезами.
И Катя не выдержала. Всхлипывая, рыдая, она обняла его крепко-крепко, принимая всего целиком… И с тибетской тьмой в душе (оказывается, тьма властвует и в обителях Гималаев), и с его долгом, со всем его несовершенством… геройством, смятением и силой духа… противоречивостью натуры, с его покалеченным навеки телом, истерзанным сердцем, сложнейшим характером, порывами, страстями. И древней, пусть варварской, дикой, но чисто воинской печатью.
Он ее муж. Они едины…
А гвозди остались в дереве… глубоко…
Знаки их теперь общей судьбы.
Глава 29
Версия
– Был бы я без закидонов, нормис нормальный, – Гектор, возбужденный близостью, приподнялся в постели над Катей, заглядывая ей в глаза, – проще жилось бы нам, да?
Рассвет. Первые робкие лучи солнца за окном. На Оке – клочья тумана. Луг заливной в дымке осенней.
– Естественно, – шепнула Катя.
И – его виноватая, печальная улыбка…
– Но тогда бы у меня от тебя не захватывало дух, Гек.
А позже она сидела на веранде, закутавшись от октябрьской прохлады сразу в два одеяла и наблюдала за его тренировкой Маг Цзал. Пила божественный соленый тибетский чай. Все продукты у них закончились.
– Одни у нас тайны и убийства на уме, а в холодильнике пусто, – констатировала Катя.
– Масло! Брусок белеет одинокий в тумане фриджа[27] голубом, – продекламировал Гектор и занялся приготовлением тибетского напитка. Сбивая чай, предложил: – Щассс завтракать махнем в ресторан экоотеля, а?
«Насколько с ним легко, хотя порой и трудно…» – думала Катя.
Собираясь, Гектор поднял с пола разорванное худи.
– Прикиду – кранты, – пожаловался он. – Толстовку теперь в мусорку.
– Я твоим прикидом запаслась, учла прошлый наш опыт, – кротко заверила Катя. Отыскала в дорожной сумке его серое поло без ворота, он обычно носил его под пиджак, не застегивая пуговицы. Достала и его таблетки, прописанные доктором: все дни она следила, чтобы он принимал лекарства регулярно.
По пути в экоотель она спросила:
– Гек, ты все всегда замечаешь. Сколько клеток с кроликами стояло во дворе Буланова?
– Восемь больших клеток, каждая на шесть секций, – улыбнувшись Кате, ответил Гектор.
– Сорок восемь открытых дверок, – задумчиво подсчитала Катя. – Убийца всех кроликов отпустил на волю.
За завтраком они позвонили Полосатику-Блистанову, разбудили его, и тот спешно прибыл в ресторан.
– Докладываю вчерашнюю обстановку, Гектор Игоревич, – отрапортовал он, располагаясь за столом. – Сдали мы со старцем Карпова коллегам. За те пять минут до их приезда Милонопоклонов раз двадцать меня обозвал москвичом, шалопаем и рыжим огарком – фиг, мол, тебе грамота от руководства за задержание. Я ему ответил: «Брали и признание из него вышибали вы, коллега, а мне грамота до лампочки, у меня мать сама руководство – генерал и бывший замминистра». У Милонопоклонова челюсть отвисла, и он сразу завилял, начал заискивать, извиняться. Мол, не обижайся на меня. Я, Гектор Игоревич, прежде по наивности считал: в полиции все равны, все – братаны. Угодничеству и низкопоклонству нет места. Но про мать свои же сплетни распускали, завидуя ее званию… И я постепенно прозрел. А Милон здешний полностью меня отрезвил. Он же на пенсии одиннадцать лет, а стяжки мерзкие купил на «Озоне» и в кармане постоянно таскает. Зачем они ему?
– Привычка – вторая натура. Пригодились кандалы. Пустил сразу в дело, – криво усмехнулся Гектор. – Но благодаря ему Улиту мы теперь можем смело отметать из списка подозреваемых. А ты, Сеня, Серафима в ее убийстве обвинял.
– А вы меня заподозрили, – буркнул Полосатик-Блистанов, поникнув кудрявой рыжей головой.
Катя вздохнула: двадцать семь ему исполнилось недавно, в сентябре, капитана он получил «через звание» – по протекции матери его – начальницы, умница-айтишник, создатель чат-бота, а сущий еще мальчишка! Не инфантильность в Арсении, нет, детскость души… В своем худи оверсайз, бейсболке козырьком назад, на электросамокате… Адски ревнует мать к сверстнику, страдает от одиночества, изгнанный из домашнего гнезда и…
– Я есть хочу! – Завидя заказ, принесенный официантом Кате и Гектору, Полосатик-Блистанов моментально забыл про грусть-печаль.
Катя поинтересовалась: что он возьмет на завтрак? Пшенную «армейскую» кашу – Гектор наворачивал уже вторую порцию – или творожную запеканку? Блистанов попросил у официанта и то, и другое, и еще омлет. За кофе (Гектор вновь заказал Кате мятный капучино, себе – двойной эспрессо, Полосатику – ванильный раф) Катя попыталась осторожно подвести текущие итоги их невероятного расследования. За последние двое суток столько всего стряслось! И Катя озвучила версию, зародившуюся у нее еще у карьера, над вскрытой могилой, и затем подкрепленную информацией Карпова про находки Улиты.
– У сильвинового карьера мы обнаружили именно Ариадну