Соскочив с поезда на знакомом полустанке, Валерий Валерьянович забегал в поисках подводы. Едва нашел – переплатил втридорога. Спешно погрузил на соломенную подстилку утомленную Клавдию и настоятельно распорядился трогать, поминутно взбадривая неторопливого хуторянина.
Взлетев на знакомый пригорок, обозрел обширное пепелище и дальше – серые шатровые палатки временных больничных отделений.
– Сергей Викторович! Добрый день. Где… Варвара Николаевна? – запыхавшись, накинулся на коренастого мужчину, прилаживающего чемоданчик в телегу.
Вздернув от неожиданности кустистые брови, начальник лазарета обернулся и узнал Шевцова:
– А-а-а… Незадачливый воздыхатель… Поздно пожаловали, батенька. Транспортирована для кожной пластики спины в Москву, к профессору Лучковскому. Вот там и ищите.
Глава 13
Государственный переворот
К зиме в Петрограде усугубились перебои с продовольствием. Под косыми нагайками дрянной измороси простывшие жены рабочих жались в очередях, ожидая подвоза дешевого ржаного хлеба. Пшеничные сдобные булки стали не по карману: инфляция. Цены устремились к недостижимым высотам. Подпольные агитаторы успешно вели в очередях революционную пропаганду, недовольные женщины ее подхватывали. Распространялись подогревающие злобу листовки. Отчаянные текстильщицы бастовали – и теряли работу.
В городе начались массовые увольнения с Путиловского и Ижорского: правление заводов, выполнивших военный заказ государства по снарядам, могло теперь позволить себе оставлять без внимания экономические стачки – строптивые рабочие тут же выгонялись за ворота. Зачинщиков брали под арест. Уволенные изо всех сил возмущались.
До предела сжатая пружина распрямилась 23 февраля, после многочасового бесполезного дежурства в хлебных очередях. Оповестили об отмене привоза – и как раз в канун нового международного праздника трудящихся женщин.
Женщины всей огромной очередью двинули на заводы – снимать с работы мужей. Волнение прокатилось по городу. Всеобщая стачка! С Выборгской стороны колонна рабочих, втягивая по дороге прохожих студентов и случайных зевак, двинулась к Невскому проспекту.
* * *
Волнения застали полковника Шевцова по дороге в юнкерское училище – еле успел уклониться от стеклянного крошева: вдребезги расколотили витрину. Бурлящая толпа хлынула внутрь булочной и расхватала все, что там было. Шевцов с приставом, вмешавшись, разогнали магазинных грабителей. Валерия Валерьяновича чувствительно садануло камнем по уху. В их адрес выкрикивали оскорбления. Женщины совестили Шевцова и пристава, яростно обвиняя в душегубстве и осуждении их детей на голод. В конце улицы уже гремел, скрежетал трамвай, который с лязгом опрокинули набок.
С чьей-то легкой невидимой постороннему наблюдателю руки толпы хлебных бунтарей потекли в центр города, к военному коменданту Хабалову: стало известно, что в Петрограде запасы хлеба хранятся в военных резервах.
Выступления ширились, принимая неконтролируемый характер. Происходили невиданные пассажи: на Знаменской площади призванные на помощь казаки – под одобрительное хлопанье собравшейся интеллигенции – поколотили шашками плашмя наряд полицейских. Командир выхватил оружие – его полоснули клинком. Февральский мятеж окрасился кровью.
* * *
Пребывающий в состоянии крайнего возбуждения Валерий Валерьянович наведался к Паниным. В прихожей он заметил фетровое пальто отставного полковника: тот давно выходил на люди в штатском, опасаясь провокаций распоясавшихся бунтарей.
– Ну вот, Константин Назарыч, кажется, сбываются самые худшие из прогнозов.
– Не паникуй, дорогой мой: Ставка пришлет верные войска и все успокоится.
– Да я, собственно… Мне терять нечего, кроме головы и чести. Но по нервам щекочет. Чувствую полное бессилие. И побаиваюсь, что в этот раз так легко не обойдется.
– Что они там кричат? Опять хлеба?
– Нет, на этот раз требуют свержения самодержавия.
– Тогда – вешать.
– Всю толпу?
– Пожалел? Это мятежники. Тем более, по законам военного времени.
– Мятежников теперь – с полстраны. Слышали новости? Волнения докатились до Москвы, Кронштадта, Ярославля и Твери. Всех повесить?
– Всех. Слыхал, что в Кронштадте восставшие без суда и следствия расстреляли десятки офицеров! А вот из-за колеблющихся как раз подавить бунт и не удается… Или у тебя наготове другой вариант?
– Ты мое мнение знаешь.
– Про всеобщее покаяние? Утопия.
– Мнимая. Утопично оттого, что каждый на прочих кивает.
Разговор лопнул перепревшим сыромятным ремнем: с всклокоченным пушком на темечке заехала поприветствовать крестного розовенькая после сна, зевающая Тася – на маминой груди.
Валерий Валерьянович поднялся принять крестницу на руки – та немного подребезжала нутряным голоском от неудовольствия, отнятая от теплой матери. Но скоро утешилась, забавляясь шевцовскими знаками различия на мундире. Илона улыбалась, довольная самым роскошным на свете младенцем. Последнее время девочка с помощью бабушкиных рецептов поправлялась от золотухи – и сон ее налаживался. Кормящей вымотанной Илоне так необходим был отдых; тем более, что она опять ходила непраздной.
* * *
В городе все чаще гремели выстрелы. Из озлобленной толпы – в сторону защитников порядка и, наоборот, из воинских частей, отбивавших товарищей, – в революционный сброд.
А 26 февраля – по решительному распоряжению Государя унять тыловых предателей – армейцы наконец открыли по мятежникам настоящий огонь. В ответ ожесточение бунтарей достигло высочайшего накала. И, несмотря на настежь распахнутые теперь лавки военных резервов, они позабыли свои хлебные требования: теперь они добивались безоговорочной смены власти.
Стрельба возбудила рост стихийных возмущений. Павловский полк и Петроградский гарнизон перешли на сторону восставших. Чернь разграбила склады оружия. Вооружались все, кому не лень. Жгли полицейские участки. Захватили тюрьму и в порыве благодушия выпустили всех заключенных подряд, не исключая воров и насильников. Те не заставили себя уговаривать и быстро принялись за привычное дело: город накрыло бандитским террором. И, в довершение всего, восставшие, взяв в осаду Адмиралтейство, принудили к капитуляции коменданта Санкт-Петербурга генерал-лейтенанта Хабалова. Таковы были события, пережитые Петроградом в феврале 1917-го.
* * *
Попечением властолюбца Родзянки заседал теперь Временный Комитет Государственной думы, уже деливший будущие министерские портфели. Что не мешало Петроградскому совету рабочих депутатов заседать в Таврическом дворце – здании Государственной Думы.
2 марта заговорщики-генералы, предавшие забвению присягу, одержимые жаждой власти и завистью к несомненно ожидающим Государя близким лаврам победителя, вынудили Его Величество подписать отречение от престола, и тем же днем Временный комитет Государственной Думы явил на свет анемичное и бессильное, обреченное на быструю гибель дитя, названное Временным правительством.
Первым же указом Петроградский совет при потворстве нового правительства добивал российскую армию, непосредственную угрозу незаконнорожденному уродцу: солдатам предписывалось более не придерживаться дисциплины, что было немедленно понято на местах как дозволение расправляться с командирами и выбирать себе новых.
Тем временем жонглеры от политики всех мастей отчаянно балансировали на шестах революции, стремясь перехватить выбитые из государевой руки, летящие в бездну державу с булавой. Ловкачи-проходимцы, предатели и циники отличались друг от друга исключительно политической вывеской и степенью решимости подавить