Понимал Хрулев и другое: Камчатский люнет, сильно выдававшийся вперед из линии укреплений, сильно беспокоил французов. И то, что у них не получилось сейчас, могло получиться очень скоро, ибо неприятель упорно и споро приближался к люнету траншеями.
Дабы предотвратить потерю укрепления необходима была вылазка, в ходе которой надлежало разрушить все земляные работы неприятеля. И Хрулев назначил ее на вечер 10 марта.
Вечера и ночи стояли лунные, и дабы действие его людей происходило не на глазах у противника, Хрулев приказал начинать не ранее 11 часов вечера, когда скроется луна.
Для выполнения этого задания генерал назначил 9 батальонов из состава полков Камчатского, Волынского, Днепровского, Углицкого, а также 20‑го и 44‑го флотских экипажей, всего до 5000 человек.
С наступлением темноты русские батальоны пошли вперед. Два батальона камчатцев под началом полковника Голева и два батальона днепровцев во главе с подполковником Радомским упали на французов, уже занявших под прикрытием сумерек переднюю линию русских ложементов.
Хрулев прикрыл движение своих батальонов (шедших: два – в ротных колоннах, два – в колонне к атаке) картечью. Это способствовало дополнительно скоротечности первого боевого соприкосновения – французы были выбиты из ложементов и отступили в свои траншеи, куда также на их плечах ворвались камчатцы. Пока лишь первым своим батальоном.
У траншеи неприятель встретил их батальным огнем, сразившим многих. Это не остановило остальных, и они влезли на гребень траншеи. Завязалась жаркая рукопашная… В наступившей уже почти полной темноте дрались штыками и прикладами.
Во все время боя Хрулев находился впереди левого фланга Камчатского укрепления. Один из участников дела 10 марта позднее напишет: «Более пятнадцати лет знаю я этого генерала. С самого начала службы моей был я с ним в одной батарее; но тогда я знал его только как лихого и веселого собеседника. Позже судьба привела меня служить под его командой; тогда я увидел в нем одного из лучших знатоков артиллерийского дела. Во время венгерской кампании я находился при нем за офицера Генерального штаба – отважнее его не было тогда в армии партизана (имеются в виду партизанские отряды из регулярных воинских соединений, аналогичные тем, что создавались в 1812 году по приказу Кутузова. – Ю.Л.). Генералом я видел его теперь в первый раз и в первый раз оценил его вполне. Я был поражен, найдя в этом лихом партизане, каким я до сих пор считал его, настоящие таланты генерала: хладнокровие, дельную быстроту в распоряжениях в критический момент, умение двигать рассеянные по полю батальоны в самом жару дела и ночью, умение сохранять в войсках порядок, воодушевлять их, и доводить солдат почти до восторженного состояния. Всему этому не научит опытность: для этого необходимо врожденное военное дарование – нужна внутренняя искра».
Подошел еще один батальон камчатцев, посланный сюда генералом из люнета. Одновременно по его приказу началась атака соседних участков неприятеля, который этого уже не выдержал и бежал со своих позиций.
Разрушив все работы французов, направленные против люнета, русский отряд уже начинал отступление, но тут к неприятелю подошло подкрепление, и он готовился начать преследование отступающих. Это вынудило Хрулева подтянуть резервы и вновь пойти в атаку, следствием которой стал захват первой французской параллели.
Теперь задача отряда была выполнена даже с лихвой, и Хрулев приказал своим людям отходить. Однако солдаты не обращали внимания на сигналы, видя в этом хитрость неприятеля, а привозившим устный приказ нарочным отвечали: «Не таковский генерал, чтобы велел отступать!»
И лишь приказание, переданное военным пастырем, заставило солдат поверить. И отступить.
Французы вновь заняли свою параллель, но преследовать русских более не решились…
Бой этот Хрулеву принес орден Св. Георгия сразу 3‑й степени – до этого Георгия у Степана Александровича не было, хотя иных орденов имелось в достатке…
Оборона Севастополя продолжалась – и вновь Хрулев оказывался там, где было труднее всего. Он был известен и любим в Севастополе всеми. И в России: когда после войны генерал приедет в Петербург, поэт Майков напомнит ему своими стихами об одном эпизоде севастопольской обороны, в которой Степан Александрович не единожды отличился.
Хрулев был в Севастополе почти до самого конца, и лишь рана вынудила покинуть ряды его защитников. После лечения командовал корпусом на Кавказе, затем был зачислен по полевой конной артиллерии.
Он умер в Петербурге 22 мая 1870 года, умер внезапно, во сне. Но еще задолго до этого, предвидя неминуемое, он завещал похоронить его в Севастополе, в городе, где полегло столько его боевых товарищей, в городе, сделавшем его имя бессмертным.
Но память о нем осталась, остались воспоминания, остались песни. Как, например, эта, солдатская, вновь воскрешающая грохот сражения 10 марта 1855 года:
Гей! камчатцы-удальцы!
Гей! днепровцы-молодцы!
Собирайтесь водки кварту
За десятое пить марта;
За здоровье, будь здоров
Наш любимец – наш Хрулев!
Что с тобою нам француз!
Правду молвить – он не трус,
А как вздумал влезть в траншею,
Так его турнули в шею!
Слово молвил нам Хрулев —
Все мы бросилися в ров.
Темный путь светил монах,
Он нас вел с крестом в руках,
А Хрулев разжег отвагу;
Глядь! француз – кто лег, кто тягу.
Штык не хватит – камень есть,
И кулак французу в честь.
Слышь канаву к нам вели,
Да по ней, как в гроб, легли;
Разъярились мы от боя,
Слышать не хотим отбоя,
Кто в Викторию[1] попал,
В Балаклаву почесал.
С той поры вот ни гугу —
Знать согнули их в дугу,
Знать Хрулев им задал перцу,
А уж нам-то как по сердцу;
Вот еще бы дать разок,
Так совсем пошли б в утек.
Ну, камчатцы-удальцы!
Ну, днепровцы-молодцы!
Собирайтесь водки кварту
За десятое пить марта;
За здоровье, будь здоров,
Наш любимец – наш Хрулев!
Шаховской Иван Леонтьевич
(1776—20.03.1860)
Именно отсюда – от смоленских князей Мономаховичей – ведут свою родословную князья Шаховские. И так распорядилась История, что большинство представителей этого рода, жизнь и деяния которых остались в ее анналах, выдвинулись в XVIII–XIX веках. И одним из них по праву может считаться генерал от инфантерии князь Иван Леонтьевич Шаховской. Он прожил