Грузовик появляется из ниоткуда. Несется прямо на нас. Десятитонный монстр несется прямо на нас. Летит на красный — водитель явно не контролирует скорость.
Время замедляется. Говорят, в такие моменты мозг фиксирует все с особенной точностью. Интересно, для чего?
Вижу, как Виктор дергает руль, пытаясь уйти от удара.
— ТАНЯ!
Он бросает руль, перегибается через сиденье. Его тело накрывает меня как щит в ту самую секунду, когда грузовик врезается в водительскую дверь.
Удар. Грохот. Скрежет металла. Звон стекла. Оно сыплется хрустальным дождем. Машину подбрасывает как игрушку. Крутит, швыряет на тротуар.
Виктор принимает весь удар на себя.
А потом — тишина. Оглушающая, ватная тишина.
— Виктор? — мой голос чужой, хриплый. — Витя, ответь мне!
Он не шевелится. Тяжёлый, обмякший, он прижимает меня к сиденью. Я пытаюсь сдвинуть его, но тело не слушается. Руки дрожат, перед глазами темнеет.
— Нет, нет, нет… Виктор, очнись! Слышишь меня? Очнись!
Где-то вдали воют сирены. Ближе. Ещё ближе. Чьи-то руки пытаются открыть смятую дверь.
— Эй, там есть живые? Держитесь, сейчас вытащим! — Помогите ему! — кричу, чувствуя, как очередная схватка скручивает меня пополам. — Он без сознания!
Спасатели работают быстро, слаженно. Легко, словно бумагу, разрезают искорёженный металл. Первым достают Виктора. Его лицо мертвенно-бледное, на виске глубокий порез, из которого не прекращает течь кровь.
— Пульс есть! — кричит фельдшер. — Возможна черепно-мозговая травма! Срочно в больницу!
Очередная схватка напоминает о себе с удвоенной силой.
Меня грузят в скорую. Мелькают лица, белые халаты, капельницы. Но перед глазами только одно, как Виктор закрыл меня собой. Как принял удар, который предназначался мне.
Кажется, я периодически отключаюсь, потому что не запоминаю дорогу в больницу. Вижу, как каталка мчится по коридору. Потолочные лампы мелькают над головой. Голоса врачей сливаются в неразборчивый гул.
— Женщина, сорок пять лет, тридцатая неделя беременности! Автоавария! Преждевременные роды, обильное кровотечение! — Давление? — Девяносто на шестьдесят и падает! — Сердцебиение плода? — Сто двадцать! Брадикардия нарастает! — Черт! У нас минуты! Предупреди операционную экстренное кесарево! Пусть накрывают!
Яркий свет бьёт в глаза. Маска на лице, запах анестезии.
— Как мужчина? Который был со мной? — хватаю анестезиолога за руку. — Не знаю, милая. Но у нас отличные врачи. Теперь думайте о себе и малыше.
Онемение растекается по телу, но боль в сердце не утихает. Я закрываю глаза и вижу, как Виктор бросается закрывать меня. Слышу глухой удар.
— Начинаем! — голос хирурга возвращает в реальность.
Тянущее ощущение в животе. Звон инструментов. И вдруг — тишина. Долгая, страшная тишина.
А потом звучит слабый, но такой долгожданный писк. Моя сильная девочка. Живая.
— Молодчина! — радуется неонатолог. — Ровно два кило. Девять и десять по Апгар. Первую отличную оценку получила!
Мне на грудь кладут мою дочь. Тёмные волосики слиплись, кулачки сжаты. Моя маленькая храбрая девочка.
— Софья, — шепчу. — Ее зовут Софья. Моя сказочная девочка.
Но со мной что-то не так. Слышу тревогу в голосах врачей.
— Не останавливается кровотечение! Давление падает!
— Где кровь для переливания?!
— У неё вторая отрицательная! Редкая группа, нет в запасах!
Холод. Всё тело ледяное. В ушах звенит, перед глазами темнеет.
Я пытаюсь бороться, цепляться за жизнь. Софья… Моя девочка не должна остаться одна.
У меня не получается удержаться, и я проваливаюсь в темноту.
Глава 13
— Есть донор! Мужчина из сто семнадцатой палаты! — чужой голос прорывается сквозь туман забытья. Я пытаюсь открыть глаза, но веки налились свинцом. — Вы с ума сошли? У него тяжёлая черепно-мозговая травма! Перелом руки! Он сам едва… — Он настаивает! Говорит, это мать его ребёнка! У них одинаковая группа крови! — Ты хочешь, чтобы нас потом за яйца подвесили за такие выкрутасы? — змеей шипит другой врач. — Он сказал — либо берите кровь, либо он встанет и придёт сам. И я верю, что встанет. Этот человек…
Виктор. Мой упрямый, невозможный Виктор. Слёзы текут из-под закрытых век.
— Твою же… Ладно. Минимальную дозу! Под постоянным наблюдением. И пусть напишет такую расписку, чтоб потом моему отделению ни один юрист не смог предъявить!
Время теряет смысл. Я то тону в темноте, то выныриваю на поверхность. В какой-то момент чувствую тепло, разливающееся по венам. Жизнь возвращается с каждым ударом сердца.
Его кровь во мне. Его жизнь спасает мою.
Веки тяжёлые, но я заставляю себя открыть глаза. Белый потолок. Тихий писк приборов. Я жива. За окном уже темная ночь. Сколько времени прошло?
— Таня? Танечка, ты очнулась?
Поворачиваю голову. Виктор. Живой. Весь в синяках, с рукой в гипсе, но живой. Сидит в кресле у кровати, держит мою руку в своей здоровой.
— Витя… — голос хриплый, в горле пустыня.
Он подносит к губам трубочку с водой. Пью маленькими глотками, не отрывая от него взгляда.
— Ты… Сдал для меня кровь. — Конечно. Ты же… Вы же… — голос срывается. — Когда сказали, что тебе плохо, я… Таня, я не смог бы жить, если бы ты… — Но ты сам… Мне кажется врачи сказали, у тебя… — Плевать, что они сказали. Когда я услышал, что тебе нужна кровь, что тебя можем потерять… — голос срывается. — Таня, я бы все отдал. Всю кровь, до последней капли. Жизнь без тебя — это не жизнь. Я понял это еще тогда, когда ты уехала. Просто был слишком большим трусом, чтобы признать.
Слезы текут по щекам мои, его. Не стесняемся, не прячемся. Слишком много пережили, чтобы скрывать чувства.
— Прости меня, — шепчет он, целуя мою ладонь. — За все прости. За Алину, за трусость, за боль, которую причинил. Если бы можно было вернуть время… — Виктор… — Нет, дай договорить. Я был идиотом. Испугался ответственности, сбежал к той, с кем было проще. Не нужно было меняться, взрослеть, становиться лучше. А ты… Ты всегда видела во мне больше, чем я сам. Требовала больше. И я струсил. — Но вернулся. — Вернулся. Потому что понял — без тебя я не я. Половинка. Огрызок. Жалкое подобие человека.
Глажу его по щеке. Щетина колется, под пальцами чувствую засохшую кровь.
— Знаешь, что я поняла, когда думала, что умираю? Что так и не сказала тебе главного. Я люблю тебя, Виктор. Никогда не переставала любить. Даже когда ненавидела — любила. — Прости меня. За всё прости. За Алину, за боль, за… — Тшш… Всё в прошлом. У нас есть настоящее. И будущее. Втроём, — перевожу дух, чтобы сказать главное. — Я злилась на тебя не за предательство. А за то, что отнял у нас