— Я бы не встал, — ответил басивший.
— А что бы ты сделал?
— Не знаю, сдох бы, но не встал. Как потом жизнь доживать, если на коленях перед мразями валялся?
— Это ты сейчас так говоришь, а прижало бы, тоже встал. Ведь можно потом подняться, отряхнуться, дождаться момента и их заставить ползать на коленях. Я, например, из этого исхожу и поэтому спокойно несу свою службу.
— Повезло тебе, ты украинец, а мне хреново — слишком много непокорной русской крови в жилах, — пробасили в ответ говорившему.
— Я вот одного не пойму, на кого они все эти смерти спишут, море ведь покойников. Причём это же чистейшее убийство, не подавление бунта войсками, а просто реальное истребление. Вон на Майдане сто человек постреляли, и наших теперь судят, не разбирая, они или не они стреляли. Здесь милиция стояла в стороне, а нацики убивали куликовцев. Кто за это ответит? Опять мы?
— Найдут виноватого, главное, нам с тобой в их число не попасть. Ладно, идём, никого тут нет. Наверняка нацики всех с крыши согнали, — опять раздался басовитый голос, и шаги стали удаляться.
Выбравшись из своего укрытия, Александрович пробрался к женщинам.
— Ну, что там? — зашептали они. — Мы слышали, кто-то ходил и разговаривал на крыше.
— Тихо вы, дамочки, всё и хорошо, и плохо. На площадь высадился десант ОМОНа, они осматривают здание, но ищут не бандер, а нас, чтобы задержать. Я подслушал разговор двух омоновцев. Они сами удивляются, зачем им ловить нас, мирных. На площади по-прежнему идут избиения, так что предлагаю ещё потерпеть до прояснения ситуации. — Рассказывать о множестве погибших Александрович не стал.
— Боже, как это можно вынести, я просто околела, — с отчаянием сказала женщина-психолог.
Ира, прижавшись к тёплому животу Анны Викторовны, промолчала, хотя ей тоже было холодно и страшно. В голове непрерывно крутились одни и те же мысли: как случилось такое, что она сидит здесь в чужом городе, на крыше чужого здания в обнимку с чужой женщиной и вся надежда на спасение у неё связана с такими же перепуганными, как и она сама, людьми? Очень хотелось ущипнуть себя, чтобы очнуться от этого кошмара, но даже на это простое действо сил не было. Так прошло ещё два часа, в течение которых Александрович непрерывно ходил на свой наблюдательный пункт на разведку. К этому времени у всех сидельцев замёрзло уже не только тело, но остыл и страх. Им хотелось только одного — согреться любой ценой.
— Вы как хотите, а я сейчас постараюсь спуститься. Должен же быть здесь какой-то выход, — заявила психологиня. — Хватит дрожать, так можно себе воспаление лёгких заработать. Пусть уж лучше забьют. Предстану перед Господом не как тварь дрожащая, а как страдалец за правду и справедливость.
— А нам что делать? Тоже погибать? — рассердился Александрович. — Я тебя не пущу.
— Мне тоже надоело ждать, идёмте, — завила Анна Викторовна. — Помирать, так с музыкой. Я пойду, гляну, что там деется.
Вернувшись от заветной смотровой щели, она заявила:
— Тревожно, народу осталось мало, но все время кого-то бьют, милиция бездействует. Одна надежда, что нас, женщин, не тронут.
Ира, оставшаяся без тёплого бока активистки, уже не просто дрожала, а сотрясалась всем телом.
— Гляньте на это дитё, она же просто погибнет тут от холода. На, возьми мою куртку, мы с Александровичем поищем выход.
Однако поиски активистов не увенчались успехом. Дверь на чердак пристройки была наглухо закрыта.
— Может быть, ты в свой матюгальник крикнешь, чтобы нас забрали? — предложила Викторовна, кивнув на висевший на плече Александровича мегафон.
— Я уже думал об этом, но это верная смерть. Все бандюги сюда кинутся, ещё небитых громить.
— Этого не может быть! Мы ничего не сделали, чтобы нас громить! — пролепетала Ира, и из её огромных глаз опять полились слёзы.
— Ну, прости меня, доченька, старого дурака! Это я так сказал, не подумав, просто надо ещё подождать, может, разойдутся. Столько времени беснуются, пора и передохнуть, перекусить, например.
— Странно, что вообще ещё не все разошлись, футбольный матч должен был начаться в восемь. Зачем фанаты ехали, чтобы нас погонять? — удивилась Викторовна.
— Фанаты наверняка ушли. Я смотрел, толпа поредела, но ещё много идиотов осталось. Похоже, майдановцы от Дюка, я многих узнал, но полно и чужаков. Крепкие все такие, видно, из спортсменов. Сдаётся мне, что они все в брониках, слишком толстые в груди. Кто это такие? Непонятно, — размышлял вслух Александрович.
— Наверное, киевские майданутые с гастролями приехали, — ответила ему Анна Викторовна. — Говорит же женщина, — кивнула она в сторону психологини, — что ими все загородные пансионаты заселены. И всё же надо как-то вылезать отсюда, мне не только холодно, но ужасно голодно.
— Возьмите куртку, — сняла с себя красное богатство Ирина, — я уже согрелась.
— Давай, мочи нет, холодно, только опять лезь ко мне под бок, — предложила сердобольная активистка.
— Так, девоньки, наверное, вы правы, думаю, всё же надо уходить отсюда. Иначе мы тут все помёрзнем, — заявил Александрович. — Как сюда забрались, так и выходить будем.
— Как это? — удивилась Викторовна.
— Да так, сейчас все вместе поставим эти мостки и по ним заберёмся на крышу. Сейчас темно, в здании тоже света нет, заберёмся, сориентируемся и засядем на чердаке. Там теплее.
Предложение отставного военного было принято с воодушевлением, и женщины, включая окончательно оцепеневшую от холода Ирину, с большим трудом подняли мостки, а потом по одному забрались на крышу головного здания Дома профсоюзов. Помня дорогу отступления, они смогли найти двери и залезть на чердак. Там было совершенно темно, но значительно теплее.
— Так, садитесь на то, что нащупаете, а я пойду на разведку, — приказал Александрович.
— Я с тобой, — заявила Викторовна.
Они отправились в темноту, натыкаясь на чердачные балки. Когда глаза привыкли к темноте, они нашли открытый люк.
— Сюда, — позвала Анна Викторовна, — идите на мой голос, — и стала тихо повторять: — Сюда, сюда, сюда…
Когда все собрались у люка, в разведку на этаж вызвалась сходить женщина-психолог. Через некоторое время она вернулась и предложила всем спуститься, заверив, что никого поблизости нет. Однако стоило последнему беглецу спуститься с чердака в кромешную тьму коридора пятого этажа, как вспыхнул свет нескольких направленных на них фонарей, и прозвучала команда:
— Мордой в пол, руки за спину!
Понял команду один Александрович. Он тут же лёг, уткнувшись лицом в пол и закинув руки назад.
— Вам что, отдельное приглашение надо? — раздался из темноты грозный голос. — На пол, я сказал!
Перепуганные насмерть женщины бросились на пол, уткнулись лицом и, забросив руки за