_____
Нет теперь в Ростове человека, который не устраивал бы собственного Освага и собственной контрразведки. Помимо Баткина, который будет орудовать в Новороссийске, имеется еще такое заведение полк. Резанова{268}, учреждение хитрое и небезопасное. Вчера я смотрел в «Пассаже» агитационный спектакль, организованный сим заведением, и вполне согласился с Энгельгардтом, который от имени нашего министерства возбудил перед властями ходатайство о запрещении сего зрелища. Бог знает что такое!
Упокойники в гробах говорили спасибо, что умерли и не видят эдакого! На сцене Чека, звероподобная большевичка пытает героиню, порет ее нагайками (судя по естественно-раздирательным крикам, ее, должно быть, вдохновившись, настегивали по-настоящему), затем врывается белый отряд, предводимый добровольцами, освобождает героиню (она, очевидно, символизирует Россию) и на сцене вешает большевиков! Замечательное зрелище! Публика покидает театр в настроении таком, что, пожалуй, крикни кто-нибудь: «Бей жидов!» — и от Бол. Садовой ни синь-пороху не останется. Другое предприятие Резанова более хитроумно и, вероятно, полезно: он издает... «Известия Совета рабочих депутатов» — то есть печатает в Ростове по новой орфографии, соблюдая точно внешний вид, большевистские газеты, которые потом отправляются на фронт для распространения в рядах противника. Внешне это совсем красные газеты, и статьи все самого большевистского тона, но, внимательно вчитавшись, вы сразу почувствуете ненависть к большевикам. Затея хитрая и неглупая, но, боюсь, слишком тонкая для красноармейских мозгов. Недавно на эту удочку попался не красноармеец, а писатель и интеллигент Ф.Д.Крюков. В резановских «Известиях» появилась статья о роли евреев в революции, составленная ловко: будто бы некий М.Коган доказывал, что упреки евреев в том, что они не участвуют в революции, часто раздающиеся из уст красноармейцев, ни на чем не основаны. «Правда, — признавался Коган, — евреи действительно совсем не участвуют в непосредственной защите революции, их не встретите в рядах войск, но русский рабочий и крестьянин не должен забывать, что вообще-то святое дело революции направляется евреями, что они занимают самые ответственные посты начальников, что они ведут мир к революции и т.д., и т.д.» Так вот, Федор Дмитриевич принял эту провокацию за подлинную статью большевика и разразился статьей в «Донских ведомостях» такого содержания: «Я, конечно, не антисемит, но, все-таки, нельзя терпеть такого жидовского нахальства и т.д.».
_____
Вчера повесили в Ростове Лидию Зевкину. Это была преехидная большевистская агитаторша. Во время большевистского восстания в Ростове в 1918 г. она сумела, притворившись агентшей Добрармии, проникнуть в тайные белые организации и вести там провокационную работу. Будучи очень хорошенькой, она легко увлекала мальчиков, из коих почти сплошь состояла тогда добровольческая разведка; притворяясь единомышленницей, выпытывала, где у них спрятаны документы и погоны, а потом выдала их на смерть. Так погибло не менее пятнадцати офицеров. Несколько недель назад ее арестовали на Темернике и, конечно, не помиловали. На суде она держалась нагло, бросила суду: «Ну, что ж, вы меня повесите, а ваших мальчишек не воскресить!» Говорят, что ее казнили способом очень жестоким: перед повешением пороли так беспощадно, что на виселицу пришлось ее, уже полумертвую, нести на руках. Это, может быть, враки, положим.
_____
Новая радость: взят Царицын. Дважды тщетно осаждавшийся «красный Верден», гнездо революции и всякой мерзости, наконец-то пал. Наши войска, ведомые Врангелем, проявили неодолимое геройство. Большую роль сыграли танки, уничтожившие сильно укрепленные позиции красных и вызвавшие огромную панику. Сопротивлялись красные отчаянно, и недаром, как говорят, за Царицын Врангель получил английский орден Бани: это было трудное и лихое дело.
Население встретило наших восторженно, хотя не так страстно, как в Харькове, где был полный триумф. Гусенко{269}, въехавший [в Харьков] вместе с генералом Май-Маевским, рассказывает, что его автомобиль почти доверху был засыпан цветами, так что трудно было дышать, и голова разболелась от пряного запаха. Люди кидались целовать копыта лошадей, многие рыдали. Этот энтузиазм не удивителен, если вспомнить, что выделывали в Харькове большевики. Чрезвычайка тамошняя, руководимая безумным Саенко, — это верх непревосходимого злодейства. Во дни взятия Харькова погиб полковник Рябцев (Киров){270}, некогда помощник Верховского, с.-р. и неудачный предводитель защиты Москвы от большевиков в 1917 г. Убили его таким образом: к нему явилось несколько офицеров, объявили его арестованным и повели будто бы в тюрьму, а по дороге пристрелили. Это, конечно, самовольный акт некоей организации бывших защитников Кремля в октябрьские дни, и, как всякое самовольство, заслуживает всяческого осуждения. Но, вместе с тем, нельзя не признаться, что Рябцев заслуживает пули — его нерешительность, граничащая с изменой, в свое время была главной причиной московского поражения. В Ростове говорят открыто, что если где-нибудь нам попадется Верховский, то его тоже убьют (и поделом!). Но, кажется, этот господин преспокойно ныне служит у большевиков в тылу, а на фронте встретить его вероятия мало. Другой изменник, Березовский-Оленин, как-то вывернулся. Кажется, ему удалось притвориться, будто бы он фактически не способствовал, но мешал обороне Харькова красными.
Взятие Харькова принесло еще одну смерть — Н.Н.Синельникова, убитого на дуэли братом актрисы Валерской{271}. Валерская — жена Глаголина{272}, державшегося при большевиках ниже всякой критики, устраивавшего какие-то похабные и кощунственные зрелища, дружившего с Чекою и т.д. В день вступления добровольцев Валерская (ранее во всем соответствовавшая мужу) с цветами вышла встречать наших. Н.Н.Синельников подошел к ней и резко потребовал, чтобы она ушла, так как ей здесь не место. Брат Валерской, служивший офицером в наших войсках, тогда вызвал Синельникова на дуэль и убил его. Это возбудило большое негодование в офицерстве — из-за полубольшевички погиб замечательный человек, — и обратило внимание властей на всю эту историю. Глаголин сейчас арестован, идет следствие, но, вероятно, его оправдают[79].
Кстати о театрах: самый унылый трофей харьковской победы — труппа Художественного театра с Книппер и Качаловым, игравшая на гастролях в Харьковском театре и не