Россия отвергла сделку, оставшись верна пусть и не общепризнанному еще, но уже провозглашенному принципу свободы морей. Его провозгласили три державы, бросив тем самым вызов владычице морей, — Россия, Франция и молодая Америка.
Без единого пушечного выстрела «Слава России» достигла Франции, блистательно исполнив свою отважную миссию.
В порту Йер кораблю готовили торжественную встречу.
И вот, уже в виду берега, настигла буря. Корабль ударило о скалы Левана. Рискуя разделить участь русского корабля, из порта немедленно вышел шлюп под командованием капитана де Гарданна. Не удалось спасти лишь 11 моряков, которые в минуту крушения находились в трюме.
С тех-то пор и прозвали остров Леван «Русским утесом», и на старых картах Средиземного моря можно встретить это имя.
По такой карте через два века на месте крушения «Славы России» бросила якорь шхуна «Мейнга». Супруги Клавели продали в Париже дом, купили эту шхуну и позвали на помощь добровольцев. Моряки, как известно, расстаться с морем не могут — для шхуны тут же отыскался «бывший капитан» Геро, который предпочел стать «бывшим пенсионером», водолаз Тайе в свои 75 лет по нескольку часов в день проводил на борту «Славы России». Из поднятых с затонувшего корабля предметов в Йере открыли музей «Слава России», причем перерезать ленточку неутомимые Клавели нашли потомков де Гарданна — они по-прежнему живут здесь.
Крохотному экипажу не под силу, конечно, поднять со дна корабль, но вдруг в один прекрасный день произойдет и такое? Он не оставляет мечты. И если она осуществится, то пусть это будет день без учебных маневров и стрельб, пусть никому не придет в голову поднять «Славу России» со дна, чтобы сделать ее мишенью для прицельного огня.
В святыни не стреляют.
Когда же это святыни двух народов, то служить они могут лишь прицелом для курса — нет ли отклонений и по чьей вине?
Я спросил у Жан-Пьера:
— Понятно, что «Ту-134» попал в политическую бурю. Но раз уж кое-кто даже вздохнул: не сбили! ушел! — то скажи, думаешь ли ты, что он и вправду мог быть взят в перекрестье прицела?
Он резко замотал головой:
— Нет-нет, невозможно.
Потом стал почесывать бородку, думать.
— Видишь ли, опасность в том, что каждый такой случай создает прецедент, ухудшающий атмосферу. Сегодня не прицелились, а завтра могут. Вот почему нам так важно было сказать общественному мнению правду.
Они разослали свою брошюру в полсотни адресов: газеты, журналы, радио, телевидение.
Молчок.
Стали звонить по тем же телефонам, тем же людям, которых пытались урезонить в апреле.
В ответ искренне удивлялись: да зачем ворошить такое старое дело? Ну ошиблись, ну погорячились… ну и что?
Их правду отвергали вторично.
Но вот грядет наконец и час большой правды! Жан-Пьер черкнул мне короткое письмо:
«Я послал брошюру в передачу „Право на ответ“ первой программы телевидения, меня пригласили выступить перед директорами парижских газет. Сам понимаешь, никто из них не признается, что попался на дезинформации с поличным. И кому признаваться — каким-то диспетчерам! Поэтому стараюсь предусмотреть все, чтобы не дать этим акулам свести на нет наш труд. Прошу тебя, до срока не пиши ничего, не то нас обвинят в просоветизме. Для дезинформации и дискредитации все способы хороши. К тому же передача может вскрыть много дополнительных фактов. Люди, работающие в ней, похоже, ведут серьезный разбор методов работы прессы в подобных случаях…»
Он ждал спора, доброй свары, перестрелок цитатами, а кто знает, может, и рукопашной, как не раз происходило в передаче «Право на ответ». Увы! На него удивленно и мирно смотрели улыбающиеся, ясные лица. И такими же простодушными, невинными оказались их реплики. Ну, бывает. Вот так из мухи порой и делаем слона. Ах, даже мухи не было?! Ну надо же. Была бы муха, так хоть можно было понять, а так, без мухи… действительно глупость. Одна газета зажжется, а за ней все, и пошло, и пошло, и даже за границу, на весь мир… Впрочем, что ж? Наша пресса свободна. Бывают передержки, конечно, зато каждый свободен сказать что хочет…
— Кто — каждый? — допытывался Жан-Пьер нервно, всклокоченно, потому что выступить в «Праве на ответ» ему дали за пять минут до конца, передача кончалась, по экрану уже плыли титры. — Каждый журналист? А почему читатель не может? Вы свободны — для кого? Для чего? Для таких вот антисоветских кампаний? Для вранья?
Плыли титры, участники передачи вставали и галдели, ведущий объявлял тему следующей передачи.
В свои 36 лет Жан-Пьер уже пятнадцатый год работал «стрелочником неба». Пробиться в эту профессию стоило ему конкурса в сто человек на место — престижная, хорошо оплачивается, теперь соискателей стало вдвое больше. «Белый воротничок», или, в ехидном переводе Жан-Пьера, «пролетарий-буржуа». Скорей бы еще приняли проект закона о праве диспетчеров на забастовки, чтобы не смели скрутить их в бараний рог, как это сделали в Америке. «Вот тогда нам точно удастся заставить выслушать себя!»
И как же такие вот «пролетарии-буржуа» с их заданным социальным и политическим зрением вдруг учатся совмещать и разводить не только механически движущиеся точки, но даже непрерывно меняющиеся, ускользающие от постижения истины времени?
«Ключ к пониманию этой провокации необходимо искать прежде всего в импорте идеологического товара „Made in USA“, который, к сожалению, оказывается у нас свободным от всяких таможенных обложений… Как мы могли убедиться в данном случае, факты значат немного, главное — нагнать нужную температуру для проповедей крестового антисоветского похода, возжигая русский же газ под остывшими обломками южнокорейского „Боинга“…»
Этих слов в коллективной брошюре нет, но Жан-Пьер Дюфур предложил их на общее обсуждение.
И вот думаешь: а не производят ли подобные кампании по промыванию обывательских мозгов и прямо противоположный эффект?
— Чтение газет за те две недели вылилось для моих учеников в незабываемый политический урок, — сказал Жан Торез. — Потрясение слишком велико. Они смогли так точно и остро почувствовать фальшь антисоветизма именно потому, что только что прилетели из СССР.
У каждого человека свои годовые и жизненные кольца, со своими болезненными и горькими зазубринами, но стоит вглядеться, и обнаружишь в них все ту же мерность хода нашей общей истории. Счастливые прозрения ведь чаще всего и бывают мучительны, но они-то вместе с опытом нам и дарят надежду.
* * *
Дайте нам на минуту вашу