– Нам не надо гармонь, бубен – мы на пузе играть будем! Пузо лопнет – наплевать. Под рубахой не видать, – орал Павел в подхват ливенке.
В конце концов, будто жертвы непобедимого этого гнуса, плясуны распались на стороны.
Тогда в свою очередь бабы вслед за Клавой и по подсказке гармониста начали «Рябинушку».
Руки сплели на груди, тихой поступью уклончиво – воду не замутят – с подшаркиваниями вышивали узоры на гладких половицах гумна.
Или вдруг под толчки переменчивой гармони ну, дробить каблуками и в «тришаг» наступать друг на дружку – берегись бедра, подружка!..
28
Гости были такие званы, что меру знали.
Когда сосунок Клавы начал «склянки бить», по словам Павла, а старшенький совсем скуксился, выпили на посошок и откланялись.
Провожать гостей вышли на просёлок.
Сбились на обочину, пропуская конного жандарма и телегу с волостным старостой Акимом Михеичем на передке.
В седоке узнали Петьку Прозорова, облачённого в арестанский халат, но ещё не стриженого.
Эдаким репейником моталась его голова, и белки глаз сверкали на грязном, закоптелом лице.
Петька, увидав Павла с гармонью, в один миг скрутил жгут из сенной подстилки, привстал на колени, обмотал вокруг шеи и как бы вздёрнул себя на виселице.
Даже язык вывалил для пущей наглядности.
Это он на «столыпинский галстук» намекал.
– Доносчику первый кнут! – грозил он Павлу за мнимый навет.
По пути к дому Клава спросила, что за скоморошины вытворял проезжий лиходей.
Павел не пожелал её пугать.
Уклонился от разговора, на ходу согнулся над детской коляской с деревянными колёсиками и с кузовком, плетённым из ивового прута…
29
Старая гармонь не выдержала праздничной яри дожинок – лопнули меха, и без того латаные-перелатаные.
Павел разогревал клей на огне керосиновой лампы. Ногой в петле качал люльку, отнюдь не на очепе (гибкой жердине), а на пружинной подвеске от старой молотилки.
Клава вернулась с дойки как без рук.
Замесила тесто и принялась распускать косы.
– На весь год наплясалась!
С устатку всегда кроткая делалась к ночи. Бери и как масло на кусок намазывай.
В постели ей часто было не до милования. Но по крайней мере пока что без поцелуя ни разу ещё они не засыпали…
30
С наступлением холодов Павел выжег паяльником на крышках полупудовых бочонков с маслом клейма «П. С.».
В ящике на розвальнях бочонки эти вплотную переложил соломой, будто стеклянные.
На рассвете Михайлова дня сам, в тулупе, в валенках и в заячьей шапке-долгоушке, лёг сверху с вожжами.
Через час на Московском тракте благополучно дождался чаемых попутчиков.
Три года назад тоже по первопутку, этой же дорогой на станцию Няндома, намеревался он сбежать из деревни в Питер, да знатно припозднился – и теперь с артельной продукцией тащился в середине обоза, вполне, впрочем, довольный судьбой.
Зима ещё не успела навить гнездовий на ветках – в лесу по молодому снегу было далеко видать.
То косач мешком падёт на болото за мёрзлой клюквой, то белка челноком прошьёт стволяную основу, то заяц сорвётся с лёжки и комом покатится в дебри…
Одно и оставалось на долгом волоке – глазеть по сторонам.
Мороз прижимал.
Ещё утром, по выезде из Долматово, папироска во рту Павла свободно перегонялась из угла в угол, а теперь усы обледенели – кури строго.
Будто наседка на гнезде, Павел во всю ширь расправлял полы тулупа, укрывая под собой дорогую поклажу, а на постоялом дворе в Волковской первым делом достал градусник из деревянного футляра между бочонками. Показывало 23.
За полтину ему позволили перенести товар в баню. Он затопил каменку. К утру разогрел до минус трёх.
Товар живинкой подпитал и сам не продрог…[181]
31
Словно детей, жалко было Павлу оставлять свои бочонки с маслом на станции Няндома в лабазе Капитона Порохина.
Но коли расчёт совершился, пачка денег распирала жилетный карман, то нечего и оглядываться.
У всякой песни свой конец.
В огромном складе Павел ходил среди замасленных машин.
Заглядывал в зубастую челюсть конных граблей – постукивал обушком ножа по храповику, закалён ли? А иначе изъест его на первом же сенокосе. Покачивал деревянные гребёнки жаток, прочно ли в гнёздах сидят? Не выломит ли при густом набросе? Пробовал остроту ножей конных косилок. Изумлялся невиданным винтовым вальцам молотилок… Сговорился в конце концов с Капитоном Власьевичем на трёхколёсную косилку германской марки Rostok и комплект резцов-сегментов к ней. Отдал аванс.
И потом, обходя торговые ряды и жамкая в кармане рулончик купюр, решал: «Револьвер или гармонь?» Поочерёдно вставал то перед прилавком оружейника и справлялся о пистолетах разных систем, пробовал их на тяжесть, на прицел, то заворачивал к гармонщикам, просил позволения послушать голоса кнопочных певуний.
Не мог решиться. Опять и опять оказывался в толпе ярмарочных зевак, плыл по течению, морщился словно перед чиханьем.
«Наган или тальянку?…»
32
…В тот солнечный день 1910 года на Матрёну-знобилиху, когда «зима встаёт на ноги и морозы прилетают из-за каменных гор», на тракте Няндома – Долматово можно было увидеть необычную санную повозку. Лошадка бойко рысила в дровнях с горой железа (колёса немецкой косилки отдельно, нож – отдельно). А на остове механизма с пружинистым сиденьем возвышался молодой мужик в тулупе с гармонью.
Меха при растяжке становились алыми, а при сжатии – ребристо-никелевыми. Гармонь затихала на долгих диких волоках (для обогрева пальцев) и во всю мощь оглашала попутные деревни.
Мужик горланил:
Тары-бары растабары
Есть хорошие товары!..
Часть XIII
Числа
Антон (1873–1932)
В капкане
1918 г.[182]
6 декабря. Петроград. Два градуса тепла. Туман.
…Пришло письмо из дома. Брат Павел пропал. Его хутор на Камешнике сожгли.
Где невестка Клава с детьми – неизвестно.
10 декабря. Ноль градусов. Дождь со снегом.
Получил расчёт от фирмы Н. Струк. Всего 5600 руб. 90 к. Фирма срочно ликвидируется.
Хозяин благодарил. Собрался за границу.
14 декабря. Три градуса мороза. Солнца не видно.
Отправил посылки Рае…
16 декабря. Дождь. Скользко.
Выехал из Петрограда поездом на родину, в деревню Синцовскую, в 12 часов дня.
19 декабря. Минус 14 градусов. Метель.
Приехал домой.
24 января. Аксиньин полузимник. Мороз 27 градусов.
Из дому погнало обесценивание. Съездил в Няндому. На все деньги купил 90 пудов ржи у Капитона Власьевича.
На