Легат
Глава 1
«Легат»
Сиквел к роману «Эй на Груманте».
Меня зовут… но давайте по порядку… Сначала меня звали ротмистр Штурм и числился я в Кинбурнском Седьмом драгунском полку, хотя на самом деле служил в Конном отряде особого назначения атамана Леонида Пунина, с которым партизанил в германских и австрийских тылах, (параллельно я в секретных списках проходил по Жандармскому управлению). Потом случилась революция и я благодаря монархической организации «Скипетр», чудесным образом превратился в сотрудника ГПУ Шубина, где стал ликвидатором и исходя из того, что я ликвидировал изменников и врагов России, совесть меня не мучила. Ну а потом моя судьба пошла выдавать невообразимые кубреты…
Точкой бифуркации стало следующее политическое событие…
В Монголии, бывший Семеновский есаул, произведенный Унгерном в войсковые старшины* и отправленный с полком на подавление мятежа в Улаагоме, внезапно объявил себя князем Убсу-Нур (по имени местного озера ) и заявил об автономии и полной экстерриториальности своего княжества. Это было бы мелочью, но из этого инцидента густо торчали ушки лимонников. И как раз находящийся недалеко от этих мест, ваш покорный слуга, капитан Государственной безопасности Шубин, получил приказ исполнить потерявшего края есаула и его британского советника.
Я оделся под хунхуза, взял любимый карабин и любимые же Наганы (все три ствола были лично мною оттюнингованы и пристреляны, что неоднократно спасало мне жизнь), положил в седельные сумки две сотни патронов к Мосинке, сотню к Нагану, коробку с двумя тысячами капсюлей (по партизанской привычке), сухой паек и фляжку с настоящим Шустовским коньяком, после чего и начал свой очередной анабазис.
И уже подъезжая к озеру Убсу-Нур я увидел у кумирни аллегорическую сцену… трое хунхузов тащили к костру связанного монаха, и явно не для того, что бы у него исповедаться. Я отнюдь не был сентиментален. Мое личное кладбище было достаточно солидным, но вот если в моем присутствии обижали священников, то тут я принимал жесткие меры. Однажды я своей волей расстреляли целый Комбед, члены которого зверски расправились с деревенским батюшкой, не дававшим им грабить храм. Дело было в том, что моя покойная прабабушка, овдовев передала все имущество детям и ушла в монастырь (она была православной) и с тех пор в нашей семье было особенное отношение к священнослужителям.
Я спокойно, как в тире расстрелял хунхузов, подъехал к кумирне и освободил монаха, которого звали Джин Цзы и который пригласил отважного Белого тигра несущего знаки императора Фу Си в кумирню, дабы отдохнуть и разделить с ним трапезу. Я удивился каким то знакам на себе, но монах указал на мою наградную «Краснознаменную революционную шашку», с которой я не расставался. Причем клинок был своеобразный… с одной стороны на эфесе было орден Красного знамени (именно на него мне показал китаец), а с другой белел эмалью «Георгий». Я говорил всем, что это трофей, но и шашка и Георгий были мои. Георгий некогда получил ротмистр Штурм, а наградное революционное оружие, уже сотрудник ГПУ Шубин.
Джин Цзин пояснил мне, что такой же знак носили Высшие мандарины императора Цинь Шихуанди Ин Чжэна.
После чая, китаец поклонился мне, поблагодарил за спасение и протянул мне внезапно появившийся у нег в руках медальон и сказал, что это Жетон Переноса, который в случае опасности переносит хозяина в безопасное место, но возможно в другом Мире. Вместе с объектом переносятся все его личные вещи (плюс те, которых касалась в момент переноса его рука). Иные живые объекты при совместном переносе гибли. И предвосхитив этот мой вопрос, китаец сказал, что этим медальоном может пользоваться только тот, кому его подарили и заряжен он на два переноса. И еще он подарил мне браслет, который неведомым путем открывал и закрывал емкость для хранения трех дюжин центнеров любых грузов, нужно было только зацепить предмет взглядом и пожелать его перемещение. Ничто в этом хранилище не портилось и туда можно было забирать даже живые объекты, которые в нем впадали в стазис. Обьем хранилища ограничивался только весом объектов. Странно это все, но я не стал сильно заморачиваться ибо вещи полезные, а главное во всем, это результат. Причем и медальон и браслет были видимыми только для меня или для того, кому я их подарю.
И еще старый китаец подарил мне вычурную старинную шкатулку и сказал, что открыть ее можно (и нужно) только после второго переноса и это сильно облегчит мне выполнение будущего предназначения.
Я не был материалистом, а был больше циничным мостиком, чего в свое время нахватался у барона Унгерна, мотаясь с ним в партизанском отряде по австрийским тылам и посему любопытства к странностям бытия, у меня было больше, чем удивления. У хунхузов оказались шикарные кони, числом два и я не мудрствуя лукаво, отправил их в браслет. Есть они в стазисе не просят, а в строй я их поставлю в более спокойной обстановке.
Распрощавшись с Мастером Цзином я продолжил путь и без особых приключений (дорожный расход боеприпасов составил одну обойму мосинских патронов и один не полный нагановский барабан). Очень удачно я наткнулся на разбитый артиллерийский передок, оказавшийся пулеметной повозкой, откуда я переправил в браслет-хранилище, несколько цинков с мосинскими и нагановскими патронами, да еще ящик гранат Миллса. И уже подъезжая к озеру Убсу-Нур я нарвался на бой. Сцепились непонятно, как оказавшиеся тут, китайский и казачий полки (неизвестно откуда тут взявшиеся). Выстрел из «трехдюймовки» я опознал сразу, как и по нарастающему звуку снаряда понял, что попадаю в зону поражения и крепко схватился одной рукой за поводья, а другой за медальон. Что то грохнули, сверкнуло и я оказался, как позднее выяснилось, на шляхе на востоке Силезии. Я лежал придавленный убитым конем, а предомною торчали три всадника в средневековой одежде каких то ландскнехтов. Тот из них, что был одет по богаче сказал на немного странном, но вполне понятном мне немецком: «Генрих, добей эту дохлятину и пошарь у него в седельных сумках, уж больно они у него пухлые».
Но дохлятина не оправдала их ожиданий… у меня, по давней партизанской (а потом и по оперативной) привычке, и шуя и десница имели в уставной близости рукоятки Наганов, а стрелял я одинаково хорошо с обеих рук. Одного из негодяев, я оставил с прострелянными руками ногами для допроса и выяснил, что я