А эллин догадлив! Ну, хорошо, хоть какого-нибудь «муссу» или «моэля» не предложил. Но, то, что хлопочет о гонимых коллегах, на будущее, отмечу. Как, без этого.
— Спасибо, Павел Захарович, — громко и искренне я поблагодарил врача.
За дверью явно было оживление и не хотелось бы, чтобы вернувшийся Корф услышал эту часть нашей беседы.
Впрочем, его и не было.
* * *
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ПОКРОВСКОЕ. ЗАГОРОДНЫЙ ДВОРЕЦ. 31 августа (11 сентября) 1742 года.
Из Петербурга мы выехали утром первого. Мне стало лучше. Кондоиди в паре мест мне ещё кетгутом рану стянул что б заживала быстрее. Но, до Новгорода Великого мы ехали со всем ко мне бережением, наслаждаясь последними днями северного Бабьего лета. Медленно ехали. Три дня. Там видно фон Корф получил ответ на своё известие от Государыни, и мы заметно ускорились. После Твери же практически гнали галопом. Это не очень приятно даже в подрессоренной карете даже на Царской дороге. Начавшиеся осенние дожди и тысячи путешествующих превращали её в череду спрятанных в колдобины и выбоины луж. Меня ещё продуло от этой гонки и сырости. Рана не кровила уже, но слабость и кашель вернулись. Приданному мне Кондоиди в сопровождение гоф-медику Герману Бургав-Каау не удалось Корфа уговорить ехать медленнее. Николай Андреевич видел уже, что не убьёт меня дорогой, а приказы тётушки-моей-Императрицы видно становились всё жёстче и заставляли спешить. Всё это не радовало. Не доезжая до Тверской заставы, мы с Клинского тракта свернули на север, через посады и слободы обогнули Земляной город. Весь разбитый, под раскаты грома, я был доставлен Загородный дворец.
И вот стою я пред тёткой наспех переодетый и умытый. Хорошо хоть бриться ещё не надо. Вот что Она не могла со мной уже с утра поговорить?
— Это что было???!!!
— Матушка…
— Рот закрой!!! Кто тебе дозволил???!!!
«Будущий Цесаревич стоит бледный. С дороги, и вообще, — примечала Императрица, — но вроде крепок, и надо, пока он уставший, его разговорить, и поставить на место».
Императрица явно гневалась.
— КТО. ТЕБЕ. ДОЗВОЛИЛ.
Смиренное молчание.
— ТЫ. ЧТО. СЕБЕ. ВОЗОМНИЛ?
Смиренное молчание. Очи долу.
— ТЫ, ЧТО, НЕ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ТЫ ВСЮ ДЕРЖАВУ ПОД УДАР ПОСТАВИЛ?
Императрица давила.
Я мальчишка в её глазах, но я держусь.
И молчу.
— Я тебя отпустила в Петербург в этот твой университет. Так?
Смиренный кивок.
— Так, Матушка.
— Как ты оказался на войне?
— Простите, Матушка, уверен, что все доклады у вас. Это не была моя прихоть. Так получилось. Я действовал в интересах государства.
Лисавета даже усмехнулась, подумав: «Мальчишка далеко пойдёт».
— И?
— Просто ночью меня хотели убить или похитить. Я не дался. Вот и всё, Матушка.
— А присяга в Борго?
Что тут скажешь, пожимаю плечами и морщась, прикладываю руку к груди.
— Так ведь не было никакой присяги, Матушка. Я не принял их присягу, отложив решение до всеобщей присяги Финляндии в Або. Я весь в вашей воле, Матушка. Прикажете принять корону Финляндии, если это нужно Державе нашей, — я приму. Нет, так нет. Мне она не нужна. Финны в Борго обязались принять присягу верности Вашему Императорскому Величеству, вне зависимости от решения собрания сословий в Або. Это всё, что я мог сделать в той ситуации. Прошу простить.
«Да, он далеко пойдёт, тут к бабке не ходи, — пронеслось в голове Императрицы, — умен, но, упрям как батюшка прям».
— Точно? У меня эта клятва имеется! — Елисавета Петровна показала лежащие на столе бумаги.
Кошусь на лежащие на столе письма. Так вот зачем меня сюда вытащили?
— Кем они подписаны, Ваше Императорское Величество? — пытаюсь выяснить подробности.
— Заверены магистратом, — отрезает тётка.
— Значит моей подпись под этими писульками нет? — вопрошаю утвердительно я.
— Нет, но… — машинально отвечает Императрица.
— И не было никогда, — уверено говорю я, — я не своей волей туда ехал и не в моей воле корону над чухонцами принимать.
«Письмо не подметное, проверено, — Императрица пыталась мысленно вернуть утерянный ею диктат над ходом разговора, — и то, что не подписывал юнец ничего, „по причине ранения руки“ тоже».
— А в чьей же воле? — Елисавета Петровна прервала затягивающуюся паузу.
— В вашей, Государыня, — отвечаю твёрдо, — я же не хочу Финляндию под свою руку принимать.
— Тогда зачем ты туда поехал? — удивление тётушки, кажется, было искренним.
— Отказаться, — отрубаю я, — и прошу более без моего согласия такие вопросы не решать.
Тётка остолбенела. Ненадолго.
«Стервец! Будет он мне указывать что и как решать! Надо поставить его дерзость в стойло, — бушевало в голове Императрицы, — но, прав, прав, нельзя было ему о том обещании финнам не сказать».
— Много себе позволяешь, Петер!
Тётка как бы в ярости. Тихой. Но, пусть. Надо ставить точки на i. А то она меня так без меня не только на царство женит. Двум смертям не бывать… Хотя, мой пример опровергает это мнение.
— Из Москвы и поместья своего далее двадцати вёрст без дозволения моего не выезжать! — тётка говорит жёстко.
Подписка о невыезде значит? Потерплю. Да и дела здесь есть. Э-э-э? Ну-ка, ну-ка…
— Из какого поместья?
Усмешка. Оценила.
— Матери твоей приданное я третью часть вскоре тебе дам, — голос Елисаветы всё ещё тверд, — можешь даже с согласия моего использовать их на свои опыты.
Она меня наказывает или поощряет? Чуден гнев Императорский!
Кровь приливает к голове. Меня немного ведёт. Темно в глазах. Это не ускользает от глаз тётки.
— Ты, как себя чувствуешь?
Промаргиваюсь:
— Всё хорошо, Матушка. Просто дорога.
— Мне Кондоиди отписал что у тебя какие-то проблемы по мужской части. Почему ты не сказал раньше?
Молчание.
Нет в этом времени врачебной тайны! Ну, да и Бог с ней.
— И?
Хмурое:
— Я не хотел смущать ваши уши, Матушка. У меня самого уши горят до сих пор. По приезду хотел с Алексеем Григорьевичем посоветоваться. Простите.
Императрица хмыкнула, подумав: «Мальчишка, как и есть. Почему Я сама не повелела провести полный медицинский осмотр по прибытию его из Киля?»
«Да, это проблема. Ясно, почему он избегал девиц всё это время, — накатывались на Елисавету Петровну мысли,