Нет воздуха…
…Как же хочется жить!
…Прости меня, Господи…
Тьма…
Свет небесный…
Господи! Что, опять…
* * *
КОРОЛЕВСТВО ФРАНЦИЯ. ЭЛЬЗАС. СТРАСБУРГ. ДВОРЕЦ РОГАН. 3 сентября 1742 года.
Лину вырвал уз Морфея странный сон. Стоя у окна, вглядываясь в чернеющий напротив силуэт Страсбургского собора, она старалась вспомнить, что её разбудило. Сердце ныло как в мае, когда умерла младшая сестра, и почти так же, когда баварцы и пруссаки вторглись в её родной Дармштадт. Тогда Лина боялась, что отца, выбравшего сторону Австрии, убьют в бою. Слава Богу та война окончилась!
Лина тогда сама напросилась в «почетные заложницы» к французам, потому и смогла вырваться в Страсбургский университет в акушерскую школу профессора Иоганна Якоба Фрида. Окончивший медицинский факультет в Килле Петер Гольштейн-Готторпский заразил её интересом к медицине. И она с увеличением ушла в учёбу. Профессор Фрид был хорошим учителем.
Стоп. Петер! Она же видела во сне Петера! И умершую сестру, и старика. Нет, не отца, с белой бородой. Он держал за руку Петера. И женщину, стоящую за ним, и вторую — впереди него…
Сердце кольнуло. Петер! Что с Петером! Надо срочно писать письмо в эту далёкую Россию! Что-то там опасное с её bien-aimé!
— Maria, Mutter Gottes, спаси и сохрани его!
Глядя на едва различимые кресты Собора, принцесса Гессен-Дармштадская истово крестилась.
— Спаси и сохрани его, Дева Мария. Больше не прошу ни о чём…
* * *
КОРОЛЕВСТВО ШВЕЦИЯ. КРЕПОСТЬ ГЕЛЬСИНГФОРС. ШТАБ КОМАНДУЮЩЕГО. 3 сентября 1742 года.
— Итак, Понтус, — генерал пристально смотрел на юношу, — как же так вышло?
— Мы в секрете сидели, ваше высокопревосходительство, — начал доклад адъютант, — почти ничего не видели, темно было, но, как началась у русских свалка, почти сразу оттуда крикнули, что кронпринц убит.
— Кронпринц? — Левенгаупт решил ещё раз уточнить.
— Совершенно верно, — подтвердил юный лазутчик, — кричали по-шведски, кто именно кричал, я не разобрал, такого раньше голоса не слышал.
Карл Эмиль Левенгаупт уже эту историю слышал. От того же Понтуса Фредрика, только говорил он тогда сбивчиво. Спешный отход сквозь ревущие русские позиции напугал мальчишку и он путался.
— И? — поскольку юный Понтус де ла Гарди замолк, генерал побудил того продолжить говорить о вылазке.
— Больше ничего не знаю. Наши гренадёры взяли меня в охапку и, как было приказано риттмайстером Бьёрком, мы сразу же направились к крепости, — продолжил рассказ де ла Гарди.
— Кто был с вами, фёнрик? — становил Левенгаупт разговорившегося юношу.
— Фёрар Крон и капрал Корхонен, — отрапортовал Понтус.
— Корхонен — финн? — уточнил Карл Эмиль.
— Точно так! Из Борго, — подтвердил фёнрик, — они с Кроном старые вояки, меня практически спасли…
Этого золотого мальчика спасли. А возможного наследника погубили!
— Идите, граф, — жестко сказал Левенгаупт.
Портус поклонился и поспешил уйти.
Командующий всего час назад уже опрашивал этого офранцузившегося шведа. И этого времени хватило что бы эти два старых трепача разнесли весть о гибели Карла Петера Ульриха по всему гарнизону. Гельсингфорс снова бурлит. Шведы, с дуру, радуются, финны же расстроены и озлоблены. Уже были стычки между полками. Пока без пальбы. Но, этого ждать не долго. Офицеры самоустранились. Некому солдат остановить.
Очередной гениальный план де ла Шетарди провалился. Лучше б его прибили в этой стычке! Пустые надежды… Опять выскочит, как чёрт из табакерки. Что ж, Большого Заложника взять не получилось. Торговаться больше нечем. От обещанных из Стокгольма войск ничего не слышно. Хочешь или не хочешь, но явно пора соглашаться на капитуляцию, оставлять артиллерию с припасами и выводить войска в Або. Русские добры, но, если промедлить, они ужесточат требования. И тогда генералу Левенгаупту не сносить дома головы. Да и теперь не просто будет выкрутиться. Что ж, снявши голову по волосам не плачут. Надо сообщить русским, что мы принимаем их условия сдачи Гельсингфорса и отхода к Або.
Пора высылать парламентёров.
* * *
КОРОЛЕВСТВО ШВЕЦИЯ. ОКРЕСТНОСТИ ГЕЛЬСИНГФОРСА. ЛАГЕРЬ КИРАССИРСКОГО ПОЛКА. 23 августа (3 сентября) 1742 года.
" Где спрятать лист? — В лесу.
А труп? — На поле боя'
(Музыка народная).
Шёл дождь. Иногда с громом. Плохо хоронить в такую погоду. И ямы не выкопаешь толком и не захоронишь. Потому пока воздержусь и задержусь на этом свете. Не хочу в грязи лежать. Мокро там.
Я поморщился от прикосновения пальцев присланного Ласси доктора — Ивана Яковлевича (Иоанна Якоба) Лерхе. Что делать, рану надо обработать. Спиртом. Винным. Медицинского ещё не изобрели. От прижигания я категорически отказался. Да и рана поверхностная: кожа и верхний слой мышцы. «Мясо»-то и кровит. Плохо что похоже надлопаточный нерв ушиб. Саднит мерзко.
Я велел доктору оставить в покое все свои мази и примочки, а мазать тем, что я изготовил собственноручно и привёз с собой. Знаю я их рецепты, не дай Бог испытать сие на себе. Проще сдохнуть без мучений.
Доктор сначала упирался, но услышав про моё профильное образование в Кильском университете успокоился, даже нехотя руки с мылом и спиртом помыл. Особенно под ногтями.И теперь, вымытый, развлекал меня сплетнями обо мне.
— Вы в лагере сегодня настоящий герой, Ваше Высочество. Только о вас и говорят. Слухи самые дичайшие, правду сказать. Мол, вы услышали шум отряда противника, проникшего в лагерь, чтобы всех убить. Решительно выскочили со шпагой и этой вашей саблей. Бились с целым десятком противников в одиночку, и пока не подоспела подмога, лично убили пятерых или троих, но троих — это уж точно! Крича, подняли тревогу, когда вам подло нанесли удар в спину. Рана была смертельна, но немало тех, кто утверждает, что лично видел Архистратига Михаила, который спустился с небес и уберег вас от смерти…
Хмыкаю. Да, уж. «Музыка народная».
Накололи народу с обеих сторон немало. Пойди проверь, кто из них от моих рук…
Где найти лишний труп? На поле боя. Вот и нечего их жалеть!
Мазь вмазана. Холстиной, что тот революционный матрос пулемётными летами, обмотан. Даже голова повязана. Там ничего особо страшного: шишка да ссадина. Но Лерхе был неумолим.
Надо!
Ну, и хрен с ним.
До свадьбы заживёт. Столбняка бы только не было.
Как там моя (надеюсь) Лина в своём Страсбурге? Надо хоть весточку послать, мол, жив-здоров, надеюсь на личную встречу. Последнее, впрочем, рано. Да и перлюстрируют, думаю, наши письма.
Доктор осмотрел меня и удовлетворённо кивнул:
— Я