Мураками: Понятно, в таких делах без помощи никак… Вон даже Цудзуки-куну в загранкомандировке ассистенты потребовались, что уж о Мамии Риндзо говорить![188] (Общий смех.)
Цудзуки: О да, без таких ассистентов я бы пропал!
Ёсимото: Ну то есть он не один это делал, я к чему…
Мураками: В общем, они шли, а потом посередине встретились и вместе поняли, что это остров. Классно задумано, да? А представляете – отошёл бы Мамия в кустики пописать, а его помощник раз – и мимо протопал… Вот был бы кошмар!
Ёсимото: И ведь даже мобильника нет, чтобы спросить: «Алё-алё! Ты сейчас где?»
Мураками: И пришлось бы им делать ещё по полкруга на каждого…
Вообще, чувствуется, Мураками много читал перед поездкой: историю сахалинской каторги, судьбы малых местных народностей и «японский» период развития острова (1905–1945) знает довольно неплохо.
– Значит, «гиляки» по-русски – «нивхи»? – уточняет он, вспоминая Чехова.
– Наоборот, – поправляет Им-сан. – «Гиляки» – это их русское название, сейчас уже не употребляется. Сами нивхи не любят, когда их так называют, это слово пренебрежительное.
– А «орочи»?
– Ороки, орочи, орочоны – это всё тунгусские племена. Жили немного на Сахалине, но в основном на Амуре и в Китае немного. Да и тех уже тысячи две осталось. Очень похожи на североамериканских индейцев.
– Как и айны…
– Да. Но айны, наоборот, на материк не стремились особо. Вот они-то – коренные островитяне! Эти и в Японии, и на Сахалине, и на Курилах ещё до нашей эры обитали. Монголы их били, китайцы били, японцы били. Только русские уже под конец не трогали. Здесь-то их больше нет, с местными жителями перемешались ещё в начале ХХ века. Вот только на Хоккайдо ещё и остались в резервациях.
– Так вот кому нужно Северные Территории возвращать! – осеняет Мураками. – Учредить на Курилах Айнскую республику, и дело с концом…
Классная мысль, думаю я. Осталось донести её до Путина с Коидзуми. И пусть никто не уйдёт обиженным.
* * *
Рынков теперь в городе три, хоть они и переходят практически один в другой, точно в каком-то запутанном коридоре: китайский, корейский и русский. На китайском толпа большая, качество среднее, цены высокие. На корейском толпа средняя, качество среднее, цены средние. На русском – как обычно: всего по чуть-чуть. Интересно, появится ли вскорости американский рынок? Или это сразу будет супермаркет из стекла и бетона с эскалаторами, скоростными лифтами и вертолётной площадкой на крыше?
Бродим по китайскому рынку. Всё вокруг галдит, толкается и пристаёт на смешанном китайско-русском наречии. Впрочем, на китайцев часто работают смазливые русские продавщицы, так что общий язык как-то находится. С утра холодно, я хочу купить простецкую джинсовую куртку, но Им-сан машет на меня руками: «Ты что! На корейском в два раза дешевле!» Ну так уж и в два, сомневаюсь я, но следую совету «аборигена». В итоге покупаю за 750 рублей у корейцев китайскую тряпку, которую китайцы пытались всучить за 1500. При этом корейцы работают без русских помощниц, и у них-то с языком проблем нет. Позже, в автобусе, обнаруживаю, что петли для пуговиц почему-то зашиты, и прорезаю дырки перочинным ножом. Ну да ладно. Как говорит мой одесский папа, «а о чём ещё вы собирались помечтать за такие деньги?»
Очень скоро от этого Вавилона у всех едет крыша. Выбираемся на улицу, устраиваем перекур и жуём русский хлеб с узбекским названьем «лаваш». И тут мой глаз падает на что-то до боли знакомое, хоть и явно не от мира сего.
* * *
– Мураками-сан, а вот и вы! – говорю я и показываю на тулящийся меж домами книжный лоток.
Лёгкое оживление. На прилавках где-то между Сорокиным и Кундерой лежат «Страна Чудес» и «Призраки Лек синг тона».
– А «Овцы» есть? – спрашиваю у продавщицы.
– «Овцы» утром кончились. Через недельку ещё подвезут, приходите…
– А откуда подвозят-то?
– С материка, откуда ещё. Хабаровск, Владивосток… Ну так что, вы это берёте? Смотрите, «Конец Света» последний остался!
М-да… Вспоминаю, как год назад Мураками отвечал в интернете на письма читателей. «Мураками-сан! Пишет вам домохозяйка из маленькой деревни на Хоккайдо. Вы знаете, у нас тут так трудно достать ваши книги! Я в книжном заказала – целых два дня ждала!» – «Это что! – отвечает Мураками. – Тут ко мне приезжал недавно мой русский переводчик Коваленин. Так он говорит, что у них в Сибири сколько ни заказывай, сколько ни жди – ничего не дождёшься!»
Вот как, думаю я. И года не прошло – а какой прогресс!
ХРОНИКИ СУШЁНОЙ КАРАКАТИЦЫ:
Интересно, что русские любят продавать книги не в магазинах, а в ларьках и палатках прямо на улице. Свои книги я там тоже увидел, сразу несколько. Вот здорово! Стоишь посреди улицы, копаешься в книгах и жуёшь «чемчу» в своё удовольствие. Так здесь называют кимчи́[189], которая в России ужасно популярна и продаётся чуть ли не в каждом киоске.
Лезем в автобус и ещё минут сорок убиваем на поиски активированного угля в местных аптеках. Кто-то недобрый сообщил бедняге Цудзуки, что русские этим лечатся от похмелья.
– Я знаю! – убеждённо говорит толстяк. – Вот что надо в Японию импортировать! Активированный уголь – лучший русский сувенир…
Упаковка в десять таблеток – три рубля с мелочью.
– Сколько покупаем-то? – спрашиваю я толстяка, стоя у окошка аптеки.
– Десять? Нет! Для начала – пять. Потом посмотрим. Чай не в последний раз в России…
Всю дорогу до ужина фотоманьяк Цудзуки рассказывает нам о своём плане – снять идеальный японский репортаж о питерской Кунсткамере. С выкладками о личности Петра Первого – и подробностями об инсталляции каждого экспоната самой извращённой коллекции всея Руси, если не мира.
– Вот поеду в Петербург зимой, когда никто там не толкается. Шубу соболью куплю, чтоб не замёрзнуть. И такой материал сделаю – закачаетесь!
– А мне интересен Петербург Достоевского, – задумчиво говорит Мураками. – Может, и съезжу, когда время будет.
Угу, надеюсь и я. Будем живы…
Ужинаем в пивном ресторанчике под задорным названием «Не бей копытом». Стены почему-то разрисованы картинами о Швейке, хотя кроме «Хайнекена» и «Балтики», никакого пива не подают.
На большом экране MTV группа «Ленинград» поёт песню про «мани».
– Они что, панки? – интересуется Мураками.
– Да не то чтобы… Просто много слов неприличных. А так всё о жизни простых людей, – говорю я и перевожу припев на японский.
– А неприличные слова зачем? – спрашивает