Простая арифметика. Американцы перевели «Хроники» в конце 90-х. Последние «файлы» снимались в начале 2000-х. Обратный процесс пошёл, не иначе.
Впрочем – ладно, джентльмены. Соглашусь: слово «слизаны» здесь некорректно. На то она и субкультура, чтобы расти, как бурьян. Как справедливо заметил БГ, в этом джазе уже не до плагиата.
Но – что они все делают с нашими мозгами? Куда они клонят? И кто такие «они»?
«Истина где-то там»?
Так бы и врезал. По пути от метро до дома, как Тайлер.
Знать бы точно, кому.
* * *
Нет людей, которые сразу знали бы, чего им хочется, и достигали бы удовольствия с первой попытки. Девять раз пытаешься – и остаёшься с носом. И лишь на десятый испытаешь то, прекрасней чего не бывает[150].
В Третьем томе становится окончательно ясно: Кумико – это телефонная незнакомка, а телефонная незнакомка – Кумико. Но эти две женщины отличаются, и не только голосами. Полная смена личностей, на уровне психики. Ни герой, ни читатель никак не ожидают от рассудочно-сдержанной, серьёзной дамы, какой она предстаёт в начале романа, монологов вроде: «Я буду очень ласковой. Сделаю что захочешь, тебе даже двигаться не придётся. Такого и жена тебе не устроит…»
Заметим, здесь не идёт речь о «неизведанных сторонах женщины» или «нераскрытых потенциалах» человеческой личности. Существо, живущее в Кумико, – действительно не она. Никаких логических, реалистичных объяснений, откуда оно завелось в ней, мы в тексте не находим, и сама Кумико этого не понимает. Изменить мужу ей пришло в голову вовсе не потому, что тот переспал с другой. Ей просто нестерпимо этого захотелось. Что-то в ней захотело – и всё. Её младший брат Нобору Ватая вложил в неё что-то гадкое. И она забеременела.
В «привычной» литературе, казалось бы, так писать нельзя. Ещё старина Мережковский призывал «братьев-поэтов» во всех фантазиях быть последовательными.
Однако то, о чём пишет Мураками, до сих пор никем толком не описывалось (подчеркну: как ощущение создавалось, но словами не называлось). Наверное, проще всего сказать так: он пишет о том, что в нас есть то, чего нет. Внутри у нас живёт то, чем мы не являемся. Именно отсутствие себя порой приносит нам небывалые ощущения в жизни – и меняет саму эту жизнь:
Почему вдруг во мне это вспыхнуло? И почему не с тобой, а с другим? Понятия не имею. Знаю только, что сопротивляться этому чувству было невозможно, да я и не пыталась. Пойми: тогда мне и в голову не пришло, что я тебе изменяю. Мы словно сошли с ума на той гостиничной кровати. Скажу совершенно откровенно: мне никогда не было так хорошо. Нет, не просто «хорошо». Моё тело извивалось в горячей грязи, а рассудок впитывал и впитывал в себя наслаждение, пока, наконец, не грянул взрыв. Это было настоящее чудо. Может быть, самое прекрасное, что случилось со мною в жизни[151].
Стремление к этому «чуду», доведённое до абсолюта, и ломает Кумико. В последнем письме мужу она рассказывает о бессчётных изменах и «грязи», в которую её жизнь превратилась в итоге. Высосав все соки из Криты и прочих изнасилованных им женщин, Монстр Нобору Ватая растёт, подпитывая сам себя, – и теперь тянет пальчики к её нутру, чтобы окончательно завладеть миром[152]. И у неё самой уже не хватает сил, чтобы этому противостоять.
– Ты слышал историю про обезьян с дерьмового острова? – спросил я у Нобору Ватая. Тот без всякого интереса покачал головой. – Где-то далеко-далеко, за тридевять земель, есть дерьмовый остров. У этого острова нет названия. Просто он не стоит того, чтобы его как-то называли. Дерьмовый остров очень дерьмовой формы. На нём растут дерьмового вида кокосовые пальмы, приносящие дерьмово пахнущие кокосы. Там живут дерьмовые обезьяны, которые любят эти дерьмовые кокосы. Дерьмо этих обезьян падает на землю и превращается в дерьмовый грунт, из которого вырастают ещё более дерьмовые пальмы. Получается такой замкнутый цикл. <…>
Всякая зараза, всякая гниль и мрак имеют свойство расти и размножаться сами по себе, подчиняясь своему внутреннему циклу. И как только процесс минует некую определённую стадию, остановить его невозможно. Даже если человек сам того захочет.
Как тут не вспомнить Гарри Геллера с его «вечной борьбой» Волка и Человека[153]. Эта война в нас не кончится никогда, и не дай господь кому-либо в этой парочке вечных спорщиков до конца одолеть другого. Основное различие столь часто сравниваемых (и столь не любящих друг дружку) христианства и коммунизма – как раз в том, что Зло непобедимо по самому определению Зла[154]. Две силы должны быть равновеликими. И чтобы удержать их баланс, неплохо бы понять, с кем ты борешься, и взглянуть «этому некту» в глаза[155].
Но как это сделать, если он – Никто?
Вспоминаю чудный комикс про хулиганчика Кальвина[156], что однажды подсмотрел в «Ёмиури». Пацан лежит ночью в постели, но не может заснуть – темноты боится. Выглядывает одним глазом из-под одеяла и дрожащим голоском спрашивает во мрак:
– Есть ли сегодня монстры у меня под кроватью?
Гнусный шепот из-под кровати:
– Нет… Спи спокойно.
Кальвин, помирая от ужаса:
– А если бы они там были… то какого размера?
– Очень маленькие. Баю-бай.
– МА-А-МА!!!
Прелесть этой истории – как раз в том, что художник нашёл способ назвать Великого Никто по имени – так, чтобы мы догадались, кто это.
В «Хрониках» же Мураками находит для этого ещё более мощные, кинематографические методы. Кто хочет отследить их получше – пусть ищет в романе, например, по слову «кожа». Это действительно интересное занятие. Я же выделяю три этапа Охоты на Монстра:
1. ОБНАРУЖЕНИЕ. Вначале мы нащупываем его у себя под кожей:
– Был бы у меня скальпель. Я резанула бы здесь, чтобы заглянуть внутрь. Там… не мёртвая плоть. Там что-то похожее на саму смерть. Что-то тёмное и мягкое, как мячик для софтбола, – из омертвевших нервов. Хочется достать его из мёртвого тела, разрезать и посмотреть, что внутри. Я всё время думаю, на что это похоже. Может, оно всё твёрдое, как засохшая зубная паста в тюбике. Как вы думаете? Только не отвечайте. Снаружи мягкое, дряблое, но чем глубже, тем твёрже становится.