В годовом отчете о работе ледокола его командир Р. К. Фельман, в свою очередь, писал:
«В Либаву прибыла 2-я Тихоокеанская эскадра адмирала Рожественского. В пути у “Ермака” сильно грелись средний и левый валы в дейдвудной части, а при входе в аванпорт левая машина совсем стала. Имея приказание состоять в распоряжении адмирала Рожественского, явился к адмиралу и доложил о случае с дейдвудными валами. Адмирал на это не обратил никакого внимания, а приказал немедленно готовиться к походу.
“Ермак” готовился день и ночь, выгружая привезенный груз и принимая уголь. Так продолжалось до вечера 1 октября. Получались разнообразные приказания, противоречащие одно другому. То было приказано сдавать груз, то опять оставлять его, то выходить из бассейна, то оставаться в нем и переменить только место.
1 октября. В 6-м часу вечера “Ермак” снялся из бассейна на наружный Либавский рейд, где стояла уже большая часть эскадры.
2 октября. С рассветом командир снялся, чтобы стать по диспозиции, но в это время суда эскадры уже начали сниматься и выстраиваться в походную колонну, в которой “Ермак” занял назначенное ему место в кильватер крейсеру “Аврора”. Так шли до входа в Бельты, где эскадра утром 4 октября стала на якорь для пополнения запаса топлива. Задул очень свежий ветер, мешавший погрузке. На переходе до Факьеберга левый и кормовой дейдвудные валы, в особенности первый, сильно нагревались. У Факьеберга было получено приказание адмирала “Ермаку” и буксирному пароходу “Роланд” во время прохода Бельтами идти впереди эскадры и тралить фарватер. Для этого были присланы стальные перлиня, несколько десятков людей и несколько офицеров эскадры.
5 октября вечером подошли к месту, откуда должно было начаться траление, и изготовили трал. Трал был слаб и неправильно устроен, но офицеры эскадры, заведовавшие этой работой, нашли его удовлетворительным.
На рассвете 6-го началось траление. Но только что “Ермак” тронулся, как случилось то, что предсказывал командир ледокола – трал лопнул. По указаниям офицера эскадры бросили трал на попечение буксира “Роланд”. “Ермак” вместе с судами эскадры по указаниям лоцмана пошел к мысу Скаген, куда прибыли 7 октября.
7 октября. В ночь, чтобы разойтись с парусным судном, пришлось застопорить машины, а когда хотели вновь дать ход, кормовая машина окончательно отказалась. В 3 часа дня был поднят сигнал флагами на судах эскадры, который вследствие штиля на ледоколе не могли разобрать. В то же время с флагманского корабля раздавались выстрелы, и снаряды ложились довольно близко от ледокола.
Командир ледокола в это время ехал к адмиралу, чтобы доложить о состоянии машин и о результате траления. Когда шлюпка приближалась к флагманскому кораблю, несколько снарядов просвистели над самым вельботом. Оказалось, что адмирал Рожественский, предполагая со стороны ледокола “Ермак” преднамеренное неисполнение приказания, приказал стрелять по вельботу. Командир ледокола, явившись к адмиралу, хотел доложить о состоянии машин, но адмирал не дал сказать и слова и сделал строжайший выговор за преднамеренное неисполнение приказаний и неумение управляться. Затем он приказал принять почту и вернуться в Россию вместе с миноносцем “Прозорливый”, получившим повреждения. Получили около 2000 писем, между ними много денежных. Много денег было просто брошено в вельбот, и во всем надо было расписываться, не считая и не проверяя суммы и числа полученных пакетов.
К вечеру 7-го эскадра снялась и ушла в Немецкое море. 8 октября приняли весь оставшийся на двух транспортах уголь, не принятый эскадрой, а затем снялись вместе с миноносцем “Прозорливый”».
13 октября Фельман в частном письме писал из Копенгагена:
«Плавание было весьма тяжелым, так как положение с машинами было совершенно не выяснено. Приказания передавались большей частью словесно, и сделанные распоряжения часто отменялись. В тяжелое положение ставила ледокол (в особенности ночью) невозможность понимать эскадренные сигналы. Частые дурные погоды, поспешность самого ухода и дальнейшего следования до Скагена измучили команду, которая, несмотря на тяжелые условия, работала с большим рвением, желая поддержать добрую славу ледокола “Ермак”. Не будь случая с машинами, исполнение поручения вышло бы блестяще, при данных же обстоятельствах ледокол в награду за двухнедельные труды заслужил лишь строгий выговор от адмирала Рожественского».
Судьба хранила «Ермака» от огненного жерла Цусимы. Под предлогом необходимого ремонта левой машины ледокол был отпущен в Кронштадт. Пока все наладили, Вторая Тихоокеанская ушла уже достаточно далеко, догонять ее «Ермаку» не разрешили. Попытка отправиться на войну вместе с кораблями 3-й Тихоокеанской эскадры контр-адмирала Небогатова тоже не удалась: на этот раз Адмиралтейство не удовлетворило «добровольный лист». Проводив небогатовцев, среди которых, кстати, был и некогда спасенный с мели «Апраксин», «Ермак» отправился на проводку транспортного конвоя к устью Енисея, обеспечив стратегические грузоперевозки Сибирской железной дороги.
Экспедиция Министерства путей сообщения, которую возглавлял подполковник И. С. Сергеев, должна была привести на Енисей приобретенные в Германии пароходы «Енисейск», «Минусинск», «Красноярск», «Туруханск», «Лена», «Ангара» и девять номерных металлических лихтеров. В сопровождение пароходам были выделены гидрографическое судно «Пахтусов», транспорты «Свеаборг», «Габсель» и английский пароход «Родам», причем и русские пароходы, и англичанин имели на борту груз для строительства и ремонта железной дороги. Вести через северные льды всю эту разношерстную и беспокойную флотилию должен был «Ермак». А кому еще этим заниматься?
В этом походе ему не повезло – он сам 17 августа сел на мель в окрестностях острова Вайгач. Погода в этот день штормовой не была – влажное короткое северное лето подходило к концу, первым в бухте Варнека снялся с якоря гидрограф «Пахтусов» и медленно пополз по направлению к створу Югорского Шара, промеряя глубину фарватера. За ним друг за дружкой начали выходить транспортные пароходы, выстраиваясь в длинную кильватерную колонну – 21 вымпел числом, с дистанцией между мателотами – соседями по строю – примерно полтора кабельтова. «Ермак» занял свое место в колонне позади «Пахтусова» и впереди толпы пароходов.
После того как голова кильватера поравнялась с мысом Дьяконова, впереди открылась панорама Югорского Шара. И пролив оказался напрочь забит тяжелым льдом, мерно колышущимся в такт дыханию студеного моря. На глазах впередсмотрящих ледяные груды наползали друг на дружку, сбивались в торосы, с пушечным грохотом трескались, осыпаясь в тяжелую черную волну. Шуршали вдоль бортов плывущие навстречу кораблям острые граненые обломки…
Пропустить ледокол вперед и попытаться пробиться? Опасно… К тому же синоптики флотилии определили, что к вечеру ветер и волнение будут усиливаться. Может, к утру лед вообще унесет