— Может быть, он сам и…
— Такого нельзя исключить. Но если это Хейфец, то берегись.
Я молчал, обдумывая сказанное Крутаковым. Где-то там, может быть под N-ском, сейчас мой брат, совершенно не приспособленный к войне человек. Если б не моё вмешательство, то Тим сейчас демонстрировал бы каким-нибудь чувакам с причудливыми взглядами на жизнь свои презентации по философии. Нет, Тим не безобиден, как не безобидны Соломон Ящек, Григорий Грибоедов и Жюниор-большевик, но Тим мой брат.
— Туда через Одессу? Скоро? — спросил Крутаков как бы невзначай.
Что-то интимно-заискивающее послышалось мне в этом его вопросе. Я фыркнул. Он пытается перейти со мной на дружескую ногу. Он, спавший с моей пусть бывшей, но женой.
— Вопросы логистики решаю не я…
Крутаков смотрел на меня с непонятным, сладострастным каким-то выражением. Я отвернулся. Мучительно хотелось курить, но в проклятом Пратере курить разрешалось только в специально отведённых местах.
— Насчёт жены не волнуйся. Я отдал распоряжение. Мой помощник уже везёт её в аэропорт.
— Ты так и не ответил…
Крутаков вопросительно уставился на меня.
— Зачем тебе эти православные сталинисты? Монархисты зачем? Кого собираетесь короновать? В патриотизм я не верю… Не ради же денег ты возишься с ними? Это хорошо оплачивается?
Крутаков вспыхнул:
— Думаешь, ты один такой раздаёшь задания? Думаешь, самый правильный? Ты ведь в Чечне не воевал. Не успел. Слишком молодой…Тогда почему такой гордый, а?
— Ты забыл. Я по другой специальности.
— По специальности! А у меня ведь тоже специальность! — Крутаков так завёлся, аж очки запотели. — Вот сейчас тебя понесёт на фронт. Там поневоле познаешь… Желаю, чтобы тебя, умненького чистюлю, там до печёнок проняло… Он, видишь ли, меня по-человечески осуждает, за то, что я пирую во время войны. Да, пирую. Да, в Куршавеле. Мне по статусу так полагается. Если я запрусь на какой-нибудь вилле и буду Бодрийяра с Карлом Поппером читать, меня не поймут. Потому что каждому овощу своя грядка…
— А чего бы ты хотел?
— Я? На войну! Я хочу туда!
— В окоп? Гной, кровь, боль, страх. Рутина!
— Из меня получился бы неплохой штурмовик.
Бросить ему в лицо обвинение в лицемерии? Смешно! Объявить диагноз? Ещё смешней. Эх, по этой части как раз Тим специалист. Воздерживаясь от брани, я просто повторил:
— Я по военной части не специалист.
Он смотрел на меня с недоверием и досадой.
— Мне пора… — проговорил он наконец.
— Приятного вечера. Я, пожалуй, закажу себе ещё пива…
Он двинулся на выход. Я смотрел ему вслед. Я внимательно за ним следил.
Осанка сильного, уверенного в себе человека. Походка спортсмена. Дорогой обвес — одежда, обувь, аксессуары. Хорошее образование. И, наконец, взгляды на жизнь. Общественная деятельность, достойная уважения. Такого можно искренне полюбить.
Уверен, уходя он не бросил на Снежану ни единого взгляда. Не пожелал заметить? Совсем иное дело, я.
Справившись со своим пивом, я подошёл к ней.
— Шо надо? — грубовато спросила она.
Я поклонился:
— Guten Abend![57] Объектом вашей слежки являюсь я, а не Крутаков. Собственно, хочу спросить: зачем?..
— Не люблю пьяных…
— Я не пьян.
— Вы меня уже достали. Отойдите!
— Я надёжен и готов предоставить помощь и защиту.
— Армяшка?
— Имею честь быть русским.
— Ах, так!..
Казалось, она сейчас набросится на меня с кулаками.
— Крутаков тоже русский, — заметил я. — Москва. Станция метро «Академическая». Насколько я понимаю, несмотря на это, вы некоторое время пользовались его покровительством?
— Он эмигрант. С эмигрантами тусил против кровавого путинского режима.
Несмотря на визуальную беззащитную трогательность, на поверку она оказалась так же пошла, как её накладные ресницы и так же глупа, как все хохлухи. Я покинул её, преисполненный решимости более не замечать этой глупой слежки. Да, она следила за нами. Да, она могла что-то и слышать. Но куда она это понесёт? Да и зачем? Да сумеет ли изложить?
Размышляя так, я двигался по темнеющим аллеям Пратера. Я гулял некоторое время, задирая голову на колесо обозрения. Решил прокатиться и прокатился. Вид Вены, блестящая лента Дуная, разделённая на две части длинным светящимся островом, мосты, высотки из стекла и бетона, красночерепичные крыши, купы темнеющих дерев и ущелья улиц, казавшиеся реками огня в ранних осенних сумерках. Я вышел из кабинки колеса обозрения удовлетворённый картинами вечерней Вены.
Она ждала меня за оградой аттракциона. Я подумал: подойдёт, опять заведёт речь о «кровавом режиме», возможно, назовёт меня руснёй или как там у них принято называть «врагов». Я двинулся к выходу из парка, предполагая взять такси. Некоторое время она шла следом за мной, женщина исчезла в тот момент, когда асфальтированная парковая дорожка завела нас в относительно густые заросли, ведь Пратер в какой-то степени всё-таки является парком.
Итак, она исчезла внезапно, и это событие заставило меня притормозить. Вернуться на два десятка шагов назад? Обшарить ближайшие кусты? Обнаружить там Крутакова, стоящего над окровавленным телом беженки-хохлушки по имени Снежана?
Я представил себе сцену: женщина лежит у его ног. Пахнет кровью. Кровью же налиты обезумевшие глаза Крутакова. А потом следствие, протокол, австрийская кутузка. Трудны вопросы местного Порфирия Петровича.
Снежаны в кустах не оказалось, но я зачем-то ползал в траве. Странная в Вене трава, сумерки опустились, а росы нет и воздух тёплый. В в/на Украине сейчас уже холодает. Начинается самое слякотное время, которое продлится до морозов. Тим, если он ещё жив…
Внезапно в траве что-то брякнуло и засветилась. Я пополз на карачках по направлению к светящемуся объекту, который оказался мобильным телефоном. На «засыпающем» дисплее я успел прочесть хвост сообщения: «Снежок, отзовись! Потерял тебя. Дай мне знать, что всё хорошо». Внимательно осмотрев гаджет, я пришёл к выволу, что это ровно такая же модель, как та, что я использовал в Москве. Затем, приняв меры к отключению гаджета, я сунул его в карман.
Позже, уже в гостиничном номере, я прочёл основную часть