Маргарита. Ты не знаешь его. Ему надо, чтобы я была с ним. Он ждет не дождется, когда мы окажемся лицом к лицу. Чтобы он мог мне каждый день напоминать, какая я неблагодарная дрянь. Он жаждет мести. Он не лишит себя этого удовольствия.
Эйнштейн. Зачем же ты с ним едешь?
Маргарита. Он терпел, теперь я буду терпеть. Моя очередь. Я не могу его бросить одного.
Эйнштейн. Мар, послушай меня. Ты полюбила свою идею поехать с мужем, которого ты не любишь, который тебя ненавидит, но перед которым у тебя, как тебе кажется, есть какой-то невероятный долг, и ты призвана высшими силами его исполнить. Ты просто сейчас не видишь всю нелепость этого шага.
Маргарита. Надо было раньше думать, если я тебе так дорога и если ты такой умный. Восемь, семь лет назад ты мог сделать так, чтобы мне теперь не нужно было уезжать. Ты не сделал.
На лице Эйнштейна резко проступает скука.
Эйнштейн. Что я не сделал? Не сделал тебя моей женой?
Маргарита. Да… Да!
Эйнштейн. Ты никогда не…
Маргарита (перебивает). Альберт Германович Эйнштейн, вам не к лицу! Зачем вы темните? После смерти Эльзы я была уверена, что ты скажешь: разводись со своим скульптором, мы поженимся. Я даже боялась, что ты сразу мне это предложишь, через несколько дней после похорон. Поэтому я три месяца к тебе не приезжала. Ты требовал, просил, слал телеграммы: приезжай, приезжай. А я не хотела, чтобы твоя сестра, твои друзья считали, что я наглая русская бабища, которая обрадовалась, что умерла Эльза, и спешит занять ее место. Но когда я наконец приехала к тебе, ты был рад, по-моему, даже счастлив, но никаких предложений не сделал. А я настолько была уверена, приехала с большой-большой сумкой, вот с этой (показывает на сумку, с которой сейчас приехала), приехала надолго. В поезде я придумала нам общее имя – соединила Альберта и Маргариту…
Эйнштейн (улыбаясь). А разве Альмар ты придумала? По-моему, это я придумал.
Маргарита. Не все на свете вы придумываете, Альберт Германович. Ты сейчас прикидываешься, хитришь. (Эйнштейн беспомощно развел руками.) Ты прекрасно помнишь, что Альмар придумала я. Я хотела, чтобы наши жизни соединились так же, как я соединила наши имена. Но ты посчитал… большего, чем любовница, я не заслуживаю.
Эйнштейн. Между прочим, Альбертом Германовичем ты не первая меня называешь.
Маргарита пожимает плечами: ей не нравится, что Эйнштейн переводит разговор на другую тему.
Эйнштейн. Я разве тебе никогда не рассказывал, как я собирался эмигрировать в СССР?
Маргарита. Первый раз слышу.
Эйнштейн. У меня работал ассистентом замечательный математик – Яша Громмер, родом из Белоруссии. До двадцати шести лет он изучал талмуд, готовился стать раввином, и вдруг все бросает, приезжает в Германию и через два года защищает блестящую докторскую диссертацию по математике. Мы вместе написали несколько статей. В двадцать восьмом году, почуяв рост нацизма в Германии, он возвращается на родину. Я написал ему рекомендацию, он стал профессором Минского университета, получил квартиру, счастлив! И когда в тридцать третьем сжигали мои книги и я понял, что надо из Германии бежать, я ему написал – не могу ли я тоже переехать в Минск, там продолжать свою работу. Ректор Минского университета передал мое письмо руководству Белоруссии, оттуда переслали в Москву. Яша был уверен – мы скоро с Эльзой приедем в Минск, и он уже называл меня в письмах Альберт Германович. Эльза подхватила, кричала: «Альберт Германович, обедать! Альберт Германович, к телефону!» Но в Москве мне отказали. Будто бы Сталин сказал: «Пусть этот сионист играет на скрипке в Берлине». Я был тогда очень огорчен. Но теперь я понимаю, почему Сталин отказал – он не хотел помешать нашей встрече с тобой.
Маргарита слушала невнимательно – всем своим видом она показывает, что не поняла, что помешало бы им встретиться, вообще о чем речь.
Эйнштейн. Если бы Сталин тогда дал добро и я оказался в Минске, мы бы с тобой никогда не встретились. Понятно?
Маргарита равнодушно кивает: поняла.
Эйнштейн. А ты теперь вдруг оставляешь меня.
Маргарита. Ты сам виноват.
Эйнштейн (почти кричит). Я вообще не собирался жениться! Ни на ком! Никогда! У меня были две жены, обе были несчастны. Обеим я беспощадно изменял. Они это знали, страдали, меня угнетало, что я такой бессердечный. Первая жена, ты знаешь, еще жива. Живет в Цюрихе. Прошла тысяча лет, в свое время я перевел на ее имя всю денежную часть Нобелевской премии, я это обещал, когда мы разводились, и я это сделал, а она до сих пор сводит со мной счеты… Считает, я виноват в том, что Эдик сошел с ума. Если бы не развод, этого не было. Не знаю, может, она права! Не знаю!.. Эльза поседела через два года после того, как вышла замуж за меня. Я не хочу больше быть преступником. Напротив, мне казалось, что мы с тобой… нам хорошо, мы свободные люди. Да, я тогда понимал, что ты хочешь переехать ко мне… поэтому придумала Альмар. Это было заметно окружающим. Мне сестра говорила: она хочет замуж за тебя. Но я не хотел жениться. Ну не хотел! Возможно, если бы ты поставила вопрос ребром, я бы отступился. Не знаю. Мне казалось, в какой-то момент ты тоже поняла, что нам лучше не терять свободу. Взаимозависимость независимых – об этом можно только мечтать. Это бывает так редко. Я другого такого случая просто не знаю.
Маргарита. Аль, можно я тебе объясню, почему я, мое поведение столько лет тебе по душе?
Эйнштейн. Ну… ради бога.
Маргарита. У тебя на столе всегда стоит тарелка с помидорами, да? (Показывает – в углу стола действительно стоит тарелка с красными помидорами.)
Эйнштейн (удивленно разводит руками). Да.
Маргарита. Ты очень любишь помидоры, часто сам выбираешь их в лавке. Однажды я тебя спросила: «Альберт, почему ты так любишь помидоры?»
Эйнштейн. Когда? Я этого не помню!
Маргарита. Ты тогда ответил: «С помидорами нет никакой возни, две секунды подержал под краном – и кушай».
Эйнштейн. Правильно! Удобно, просто, быстро! И вкусно!
Маргарита. Так вот, я для тебя – помидор. Позвонил – я приехала, не нужна – уехала, а если не уехала, сижу тихо, никогда не обижаюсь, что ты не уделяешь мне внимания…