– Ну а я все помню, что читала. Потому-то вот все улицы Парижа для меня и интересны, что они во французских романах описываются. Из-за того-то я и в Латинский квартал еду, что по романам все тамошние места наизусть знаю.
Въезжали в Латинский квартал. Извозчик обернулся и сказал по-французски:
– Вот что называется Латинским кварталом.
– Да, да… Вот и на улицах уж не так много народа, как в центре города, – проговорила Глафира Семеновна, с любопытством смотря направо и налево. – Мерси, коше, мерси… Здесь ведь студенты, гризетки, разные работницы, цветочницы живут, – обратилась она к Николаю Ивановичу.
– Гм… Так… – Николай Иванович зевнул.
– Неужели тебя это не интересует, Николя? А мне так это в сто раз интереснее выставки.
– Boulevard St.-Michel! – возгласил извозчик, когда они въехали на широкую улицу.
– Ах вот он, бульвар-то Сен-Мишель, – воскликнула Глафира Семеновна. – Ну я его таким и воображала. Совсем Большой проспект на Васильевском острову. Ведь о бульваре Мишель сколько пишут. Страсть! Вот тут белошвейка Клотильда познакомилась с медиком Малине. И наверное, где-нибудь тут есть тот ресторанчик, где они в первый раз завтракали. Тетка Пате этот ресторанчик держит. Видишь, я все помню.
– Бредишь ты, кажется.
– Да нет же, нет… Там даже подробное описание было. У входа висели часы, а над часами оленьи рога… Вот ежели бы зайти, то я сейчас узнала бы этот ресторанчик по описанию.
Николай Иванович встрепенулся:
– Что ж, давай зайдем… Красного вина я выпью с удовольствием. Извозчику можно также поднести.
– Да погоди, нужно сначала разыскать этот ресторан. Коше! Ву саве у э ресторан де тант Пате?[443] – спросила Глафира Семеновна извозчика.
– Quel numéro, madame? – обратился тот к ней, в свою очередь.
– Нумер дома спрашивает… Почем я знаю! Же не се па.
– Alors il faut chercher. C’est un restaurant russe?[444]
– Как рюсс? Франсе. Эта тетка Пате описана как самая добрая женщина. Когда с Клотильдой случился грех и она родила ребенка, то Пате призрела этого ребенка и вскормила на козьем молоке. А Клотильда была больна и лежала в клинике. Видишь, я все помню.
– Boulevard St.-Germain! – указал бичом извозчик.
– И бульвар Сен-Жермен отлично помню. Тут жил в мансарде этот самый…
– Да брось…
– Нет, зачем же бросать! Это приятно вспоминать. Он был в аптеке приказчиком.
– La rue des Ecoles. La rue St.-Jacques[445], – показывал извозчик.
– Все, все помню… Все места знакомые…
– C’est la Sorbonne…
– Ах, Сорбонна! Вот она Сорбонна-то! Николай Иваныч, смотри Сорбонну. Тут и Жозеф, тут и Лазар учились. Вот, вот… Здесь-то у букиниста и нашли они рукопись шестнадцатого столетия, по которой Жозеф оказался потомком герцога Овре и полным наследником всех его миллионов.
– Гм… Гм… Так. А только это, душечка, совсем не интересно.
– Да как же неинтересно-то, ежели кто читал.
– А я не читал. Да и вообще в романах все враки.
– Враки? А вот посмотри, у железной решетки разложены книги и букинист стоит. Так и в романе стояло. Стало быть, это правда, а не враки. Видишь букиниста?
– Ну ладно, ладно. Ты вот ресторанчик-то хотела разыскать, так давай разыскивать.
– Ах, тебе только бы до ресторана-то дорваться. И какой-ты ненасытный!
– Дура, да ведь я для тебя же. Ты хотела.
– Collège de France… – указал извозчик на здание.
– И коллеж де Франс отлично помню. Вот тут должна быть тоже одна таверна под названием «Рог изобилия». Вот, вот… Наверное, эта, – оживилась Глафира Семеновна, указывая на грязненький ресторан, около которого стояли двое в серых блузах и черных шляпах.
– Так зайдем. Что ж ты так-то, – сказал Николай Иванович.
– И зашла бы, потому что здесь резчик Каро проиграл в кости свою жену художнику Брюле, но я не знаю, та ли эта таверна.
– Так спроси. Спроси у извозчика.
– И спросила бы, но не знаю, как по-французски рог изобилия. Коше! Коше! Коман он ном сет таверн? – обратилась Глафира Семеновна к извозчику.
– Connais pas, madame… Mais si vous voulez visiter un restaurant où il y a une dame, qui parle russe, alors-voilà[446].
Извозчик указал на ресторанчик на другой стороне улицы.
– Что он говорит? – спросил жену Николай Иванович.
– Да вот указывает на ресторан, где есть какая-то дама, которая говорит по-русски.
– Непременно надо зайти. Что же ты не велишь остановиться? Француженка эта дама?
– Коше! Се тюнь дам франсе, ки парль рюсс?[447] – спросила Глафира Семеновна.
– Oui, oui, madame… Elle а été à St-Pétersbourg…
– Да, да, француженка, но бывалая в Петербурге.
– Отлично. Коше! Стой! Стой!
– Коше! Арете! Иль фо вуар сет дам[448].
Извозчик стегнул бичом лошадь и подъехал к невзрачному ресторанчику.
LXVI
Ресторанчик, в который вошли супруги, был самый невзрачный ресторанчик. Его скорее можно было назвать винной лавкой, где, впрочем, кроме вина, продавались хлеб, яйца, редиска и редька, которые и лежали на мраморном прилавке вместе с жестяными воронками, служащими для наливания вина в бутылки. За прилавком стояла сильно расползшаяся толстая пожилая женщина в высокой гребенке с жемчужными бусами в волосах. Женщина была громадного роста, брюнетка, с дугообразными черными бровями, очевидно подкрашенными, и с маленькими усиками над верхней губой. Мясистые руки ее с жирными пальцами в дешевых кольцах едва сходились на животе. Затянутая в корсет грудь представляла целую гору. Женщина была одета в черное шерстяное платье. У прилавка стояли два тощие французика в потертых пиджаках – один с тараканьими усами, другой с козлиной бородкой – и любезничали с женщиной. Ресторанчик состоял всего только из одной комнаты с грязным полом, на котором валялись объедки редиски, яичная скорлупа. На стенах висели плохие литографии в старых, засиженных мухами деревянных рамах и даже были просто налеплены дешевенькие народные картинки в ярких красках, изображающие расстреливание слона во время осады Парижа[449], карту Европы в лицах, где на месте России лежит громадный медведь, а на месте Германии прусская каска со штыком, и т. д. Пахло вином. Столиков в ресторанчике было несколько, но посетители сидели только за двумя столами. За одним два француза, сняв сюртуки, играли в домино, за другим одинокий посетитель в высокой французской фуражке, имея перед собою бутылку с вином, внимательно читал «Petit Journal». Из прислуги была всего только одна девушка, очень молоденькая, в клеенчатом переднике и с сумочкой у пояса. Войдя в ресторанчик, Глафира Семеновна даже попятилась.
– Кабак какой-то… Уж входить ли? – проговорила она, косясь на сидящих без сюртуков французов, дымящих за игрой в