В числе исторических зданий в Китай-городе находится Заиконоспасский монастырь. Название свое он получил от того, что стоит за Иконным рядом, и главная церковь в нем во имя Нерукотворенного Образа Всемилостивого Спаса. Построен монастырь по повелению царя Алексея Михайловича и по обещанию боярина Федора Волконского в 1660 году. Монастырь этот особенных достопамятностей не имеет, он замечателен тем, что в нем существовала сто тридцать лет Славяно-греко-латинская академия, давшая многих замечательных лиц, приобретших в науке и государственной деятельности известность.
Дом, где помещалась академия, был каменный трехэтажный, с хорами, над воротами была надпись: «Славено-греко-латинская Академия», поверх надписи висела картина с изображением горящей свечи, с надписью: Non mihi, sed aliis[172]. Эта вывеска существовала до 1812 года. История возникновения этой академии следующая. Иерусалимский иеромонах Тимофей первый представил царю Феодору Алексеевичу о необходимости учебного заведения в Москве. «Царь[173], услыша сие, умилился и, взяв совет от патриарха Иоакима, дозволил Тимофею „насадити и умножити учение“».
Известно, что еще царь Борис Годунов думал о заведении в Москве училищ и приглашал немецких ученых в столицу, но в исполнении своего желания встретил сильное противодействие со стороны духовенства. Благодушная старина боялась западной новизны; наше образование тогда ограничивалось немногим более знания букваря.
В академию в первое время было принято тридцать человек; в помощь Тимофею были даны еще два учителя, из греков же. Для чтения, письма и языка «греческого мира» – Мануил, и на тот же предмет и для свободных наук – греческий иеромонах Иоаким. Царь и патриарх ежедневно посещали не только училище, но и заведенную при нем типографию. Вскоре потребованы были царем от вселенских патриархов и другие учителя, но их уже государь не дождался: они прибыли после его кончины. Это были братья Лихуды, иеромонахи Иоанникий и Софроний. Первыми учениками типографскому искусству поступило шесть человек: Алексей Кирилов, Николай Семенов, Федор Поликарпов, Федор Агеев, Иосиф Афанасьев и монах Чудовского монастыря Иов. В то же время указано синклитским и боярским детям учиться в той же новозаведенной школе. Из наук на двух языках – греческом и славянском – преподавались риторика, диалектика, логика и физика; грамматика же и пиитика – только на греческом. Переводчиками необходимых книг были ученики, и ученое дело шло весьма хорошо; но тут явились Сильвестр Медведев и друг его Федор Шекловитов, и училище едва не было закрыто. Медведев[174] и Шекловитов были казнены, но друзья и родственники казненных продолжали питать начатую злобу.
Патриарх Адриан поверил клевете и разослал учителей по монастырям. Место их заняли ученики их, Николай Семенов и Федор Поликарпов; но они учили только на одном эллино-греческом языке. Дальнейших исторических сведений об академии мы не приводим.
В истории академии различают три периода. Первый – от Лихудов до Палладия Роговского[175], 1685–1700 годы; в это время преобладает образование греческое и академия называется эллино-греческою. Второй – от Палладия Роговского до времен митрополита Платона, 1700–1775 годы; характер образования в эту эпоху чисто латинский и академию зовут латинскою или славяно-латинскою. Третий период – от времен Платона до преобразования академии и перемещения ее в Троицкую лавру, 1775–1814 годы; в это время называется она – академия славяно-греко-латинская; с последнего года сюда переводится из монастыря Св. Николая на Перерве московская семинария, а там остается низшее духовное училище. Академия управлялась ректором и префектом, или инспектором; по уставу академии последние должны быть такими, «которых учение и труды уже известны», а префект должен быть «не вельми свирепый и не меленхолик», и оба должны быть «тщательны в своем деле».
Начальнику академии давались многие ученые поручения. Так, ректору в 1722 году были даны взятые в лавках на Спасском мосту писанные подозрительные тетради и так называемые волшебные тетради; пойманных с такими тетрадями наказывали плетьми и потом отсылали к ректору на увещание. Полиция, находя волшебные записи, гадательные книги у простодушных людей, зараженных суеверием и обольщавших колдовством, отсылала их к ректору академии.
Так, в 1726 году были найдены такого рода письма у одного иеродиакона Прилуцкого монастыря, Аверкия, который для вразумления был представлен ректору Гедеону. Любопытный также случай рассказывается в бумагах этого же года. К ректору Гедеону из полицеймейстерской канцелярии был прислан дворовый человек князя Долгорукова, Василий Данилов, который, вступив в сношение с дьяволом, украл по его наущению золотую ризу с иконы Богоматери и попался в руки правосудия, от которых, несмотря на просьбы, не был избавлен дьяволом. Ректор должен был выслушать историю его видений и, по двухдневном увещании, возвратил его в полицию. Присылали для увещевания «записного бородача и раскольника» и иконоборца, который в воскресную литургию зажег смоляными щепами образ Спасителя.
К лицам, требовавшим увещания, относили и таких, которые впадали в задумчивость и в душевное расстройство. В этих случаях предписывалось психическое врачевание больного. В 1744 году к ректору Порфирию был прислан студент Академии наук, Яков Несмеянов, впавший в «меленхолию». В бумаге предписано: «…определя его к кому из учителей, велеть разговаривать и увещевать, и притом усматривать, не имеет ли он в законе Божии какого сумнения». Ученики в академии были всякого звания. В 1736 году сюда поступило 158 детей дворянских, между которыми были князья Оболенские, Прозоровские, Хилковы, Тюфякины, Хованские, Голицыны, Долгорукие, Мещерские и другие. Среди этого общества находились подьяческие, канцелярские, дьяческие, солдатские и конюховы дети. А также во главе общества учеников почти во время каждого курса находились лица, имевшие уже иерархические степени, священники, дьяконы и монашествующие.
Часто студента богословия, не окончившего курса, определяли в одну из церквей священником, но он обязан был ходить в академию до окончания курса. Число учеников простиралось от 200 до 600, годы учения иногда тянулись до двадцати лет, и нередко случалось, что студенты богословия кончали тридцати пяти лет. Не имевших способности к учению, но отличавшихся добрым поведением держали в академии, ожидая, не откроется ли у них со временем дарования, и если ожидания были тщетны и ученик приходил в зрелые лета, его исключали. В 1736 году таких «непонятливых и злонравных» было исключено сто человек, двух новокрещенных калмыков держали в одном классе девять лет и наконец исключили по неспособности к учению.
Вообще начальство не любило карать учеников исключением и выгоняло только тогда, когда «буде покажется детина непобедимой злобы, свирепый, до драки скорый, клеветник, непокорив и, буде чрез годовое время ни увещании, ни жестокими наказании одолеть ему невозможно, хотя бы и остроумен был, выслать из академии, чтобы бешеному меча не дать».
Экзамены в академии были торжественные и продолжались три