…День близился к вечеру, никто так и не пришел, и Вейнте’ из гнева постепенно впала в прострацию, в безмолвное и бездумное оцепенение. И столь темна была тоска ее, что она с трудом смогла очнуться, когда перед нею оказалась иилане’.
– Это ты, Сталлан?
– Ты посылала за мной?
– Да. Ты ведь не пришла ко мне по собственной воле.
– Конечно. Если бы это заметили, узнала бы и Малсас<. Подобного внимания от эйстаа мне не нужно.
– Я думала, что ты служишь мне. Или теперь ты ценишь свою чешуйчатую шкуру дороже?
Сталлан стояла, расставив ноги.
– Нет, Вейнте’, дело важнее. И мое дело – убивать устузоу. Ты ведешь – я следую за тобой. На север, где ползают эти черви. Они любят, чтобы их давили. А если ты не ведешь – я жду.
Настроение Вейнте’ слегка улучшилось.
– Не признание ли это, могучая Сталлан? Не намек ли, что лучше было бы вовремя убить одного только устузоу? И тогда не нужна была бы вся эта великая война?
– Ты сказала, Вейнте’. Не я. Но знай, что и я тоже разделяю твое желание разодрать глотку этому устузоу.
– А может, пусть бегает и прячется от наших отрядов?
Вейнте’ металась по комнате вперед и назад, извиваясь от раздражения, царапая когтями плетеные циновки.
– Сталлан, я говорю это тебе одной. Возможно, последний бой был напрасным. Но ведь когда мы начали сражение, никто не знал, чем оно окончится, а потом всех поглотила горячка боя. Даже тех, что теперь не станут говорить со мной. – Обернувшись, она указала большим пальцем на Сталлан. – Скажи мне, верная Сталлан, как получилось, что все время ты избегала моего общества, а теперь оказалась здесь?
– Потери забыты. В конце концов, это были всего лишь фарги. А теперь все говорят лишь об иилане’, что погибли в лесах, о тех самцах, убитых устузоу на пляже. Я позаботилась, чтобы иилане’ видели снимки, принесенные птицами, чтобы иилане’ видели устузоу. И иилане’ смотрят на них и гневаются. Они спрашивают, почему теперь никто не бьет устузоу?
От удовольствия Вейнте’ издала хриплый, похожий на карканье звук.
– Верная Сталлан, я была несправедлива к тебе. Пока я пряталась здесь, ты сделала то, что наконец снимет мою опалу. Напомнила всем об устузоу. Показала всем, на что способны эти мерзкие черви. Там, на севере, – устузоу, они любят, чтобы их убивали. Скоро иилане’ придут ко мне, Сталлан, они вспомнят мое умение. Уж я-то умею убивать. Всем случается ошибаться и учиться на собственных ошибках. Теперь мы будем убивать их спокойно и уверенно. Как мы срываем с дерева плод, чтобы накормить животное, так оборвем мы все дерево устузоу, чтобы ни единого не осталось, и вся Гендаси, все просторы ее будут принадлежать нам, иилане’.
– Я помогу тебе в этом, Вейнте’. В тот день, когда я впервые увидела устузоу, сразу же поняла: или они, или иилане’. Кто-то из нас должен погибнуть.
– Это правда. В этом наша судьба, и от нее нельзя уйти. Настанет день, когда череп последнего устузоу повиснет на шипах Стены Памяти.
– Ты, Вейнте’, повесишь его туда своими руками, – спокойно и искренне проговорила Сталлан. – Ты – и никто другой.
29
Каждый вечер на закате Вейнте’ приходила к модели Гендаси. К этому времени строительницы уже заканчивали работу, и во всем обширном, залитом сумеречным светом пространстве Вейнте’ оставалась одна. Здесь она изучала все свершившиеся за день перемены, внимательно следила за новостями, которые приносили птицы. Было лето, и все животные кочевали, стаи устузоу тоже. Они сходились и расходились, сказать кто куда направился, было трудно. Не обладая теперь властью, она не могла направлять полеты птиц, а потому вынуждена была удовлетворяться той информацией, которую давали снимки.
Однажды вечером Сталлан принесла с собой свежие снимки, собираясь сравнить их с моделью. Вейнте’ с жадностью выхватила их и принялась разглядывать в вечернем свете. Хоть они ни о чем и не договаривались, но когда Сталлан обнаружила, что Вейнте’ бывает в эти часы у модели, она стала каждый вечер являться туда и приносить новые снимки перемещений устузоу. Так Вейнте’, как и все жительницы города, могла узнавать об этих существах, которых поклялась уничтожить.
Раз Вейнте’ не командовала теперь полетами раптора, ей приходилось довольствоваться тем, что ей приносили. И когда попадались новые снимки долины на юге, она всегда внимательно проверяла, что делают тамошние устузоу. Поэтому, когда однажды кожаные жилища и огромные звери исчезли, она не удивилась. Керрик не собирался дожидаться ее возвращения. Он исчез. Но он непременно объявится снова. Она была уверена в этом.
Все это долгое лето она только изучала модель, думала и гадала. Она следила за перемещениями всех стай устузоу – одна из самых крупных двигалась к востоку. Когда эта стая оставила горы и направилась на берег моря, Вейнте’ ничего не сказала. Она молчала даже тогда, когда они остановились в месте, удобном для атаки с моря. Терпение, больше терпения. Сталлан рассказывала о тревожных разговорах среди иилане’, обнаруживших устузоу в такой близости, о всеобщем неудовольствии по поводу того, что устузоу оставили в покое. Эти речи, конечно, доходили до Малсас<, и она тоже изучала снимки, а значит, должна была что-то предпринимать. Всеобщее внимание было теперь обращено к Малсас<, а потому Вейнте’ могла сдерживать свое нетерпение. Впрочем, это ей удавалось с трудом. Но терять ей было нечего, а приобрести она могла многое. И когда за ней явилась фарги, возбуждение свое она спрятала за мрачной неподвижностью.
– Сообщение, Вейнте’; сообщение от эйстаа.
– Говори.
– Необходимо твое присутствие на амбесиде.
– Возвращайся. Я иду.
Этот момент Вейнте’ тщательно обдумала: нужно было решить, когда ей выйти, получив приглашение… Слишком медлить не следовало, чтобы без причины не возбуждать гнев Малсас<. Она обдумывала формальные жесты, потом оставила эту идею. Ничего наигранного быть не должно. Она только капнула несколько раз на ладони душистым маслом и натерла им гребень, так что он слегка залоснился. Остальное ушло на предплечья и тыльную сторону ладоней. И посчитала приготовления завершенными. После чего она отправилась в путь и, хотя не торопилась, выбрала кратчайшую дорогу до амбесида. Там, в сердце города, когда-то восседала она как эйстаа. А теперь возвращается туда – но… как просительница? Как кающаяся грешница? Нет, нет, конечно, лучше умереть, чем выпрашивать милости. Она шла, готовая повиноваться, служить Алпеасаку, и не более. И решение это виделось в каждом ее движении.
Теперь