— Ну, наконец-то, а то я уже начинаю замерзать.
Он несколько раз крутанул саблей восьмерку, как всегда делал на службе перед фехтованием. Хорошее упражнение, неплохо разгонявшее кровь и согревающее мышцы. Хотя он и без этого погоняет по полю этого напыщенного штафирку.
— Начали, — громко крикнул один из секундантов, давая сигнал к началу дуэли.
Витольд сразу же сделал резкий выпад вперед, пытаясь нанести удар-укол. Хороший прием, когда у противника мало места для маневра. Но здесь на поле все было иначе — места много, хоть танцы устраивай. Вот и этот рифмоплет неуклюже отпрыгнул назад, едва не свалившись при этом.
— Вы не ушиблись, господин поэт? — издевательски ухмыльнулся Витольд, снова крутанув восьмерку саблей и медленно двинувшись влево. — Право слово, фехтование — это не ваша стезя. Вам бы пописывать стишки, да ухлестывать за дамами. Кстати, поговаривают, своей должностью при дворе вы обязаны вашей супруге, а точнее благосклонности к ней императора, — естественно Вишневский не мог не вспомнить об этом слухе, который гулял среди дворян.
Тут же довольно гоготнул, отметив, что лицо у Пушкина залилось багровым цветом. Видно, что издевательская острота достигла своей цели.
— А может быть вы и свечку держали при этом? Ха-ха!
Вишневский очень любил такие грязные приемчики, сходясь с кем-нибудь на саблях. Главное при этом знать, куда бить. Противник сразу же начинает злиться, а значит терять концентрацию.
— Значит, все это правда. Не зря говорят, что вы, господин Пушкин, весьма предусмотрительны и обстоятельны, особенно, когда это касается своей женушки…
Улучив момент, Витольд сделал новый выпад, и снова неудача. Каким-то чудом, этот курчавый доходяга снова ушел от удара. Юркнул в сторону, и клинок прошел мимо.
— Может хватит скакать, как африканский макак?
Витольд уже и сам начал терять терпение. Дуэль, должная закончиться на второй — третей минуте, затягивалась. Каким-то невероятным странным образом этот поэтишка, никогда не служивший в армии, всякий раз ускользал от его удара.
— Пора заканчивать этот цирк…
Он отвел руку назад, чтобы при замахе клинок набрал скорость и удар оказался неотразим. В свое время Витольд так с легкостью располовинивал противника в конной сшибке, разрубая и кость, и плоть от шеи и до самой поясницы.
— На-а!
Заорал и рванул вперед, стремительно опуская саблю.
Время, словно замедлилось. Вишневский видел, как расширились от испуга глаза у противника, и как он вновь попытался отпрыгнуть назад. Но самую малость промедлил, оттого клинок и прошелся по его груди. Сюртук и сорочка поэта тут же окрасились красным цветом, быстро переходящим на брюки.
Витольд уже готовился расхохотаться, как почувствовал резкую боль в животе. Опустил взгляд и с удивлением увидел и у себя под ребром кровавое пятно. Этот штафирка его все-таки задел.
— Повезло… — зажимая рану, гусар медленно опустился на снег. Ноги его почему-то не держали. — Ничего, ничего, заживет, как на собаке. А вот у этого…
Он отмахнулся от суетящегося рядом секунданта, пытавшего осмотреть рану. Вишневский хотел увидеть, как его противник корчится от боли, как стонет и зовет лекаря.
Но услышал совсем другое…
— Александр Сергеевич, господи, сколько крови! Ранили в живот⁈ Скажите, ранили в живот⁈ У вас весь сюртук, брюки в крови! Господи…
— Успокойся, Миша, успокойся. Это всего лишь красные чернила. Представляешь, я забыл передать оба этих бутылька в типографию. Оставил во внутреннем кармане сюртука…
* * *
Петербург
Зимний дворец
В тишине дворца раздавались гулкие шаги. Кто-то шел уверенно, размашисто, а, значит, имел такое право и явно был вхож к императору. Оба высоченных гренадера из особой Золотой Гвардейской роты, занимавшейся охраной императора и его семьи, встрепенулись и еще сильнее вытянулись. Затянутые в шитые золотом роскошные мундиры, они сейчас выглядели античными статуями древних богов-воинов.
Звук приближающихся шагов усилился, все находящиеся в зале замолчали, с напряжением вглядываясь в сторону дверей. Явно, гадали, кто же так уверенно вышагивает по направлению к кабинету императора.
Наконец, створки широко распахнулись и на пороге появилась внушительная фигура священнослужителя, затянутая в роскошную бархатную черную сутану. На его голове располагался митрополичий белый клобук с вышитым золотом крестом и ниспадающим на спину длинным белым шлейфом. На груди, что говорило об очень многом, сверкали ордена драгоценными камнями высшие ордена империи — Святого апостола Андрея первозванного, Святого Александра Невского и Святого Владимира I степени.
— Митро… Митро… Митрополит… Митрополит… Митрополит Серафим… Его Высокопреосвященство…
Бежали еле слышные шепотки по придворным, ожидающим приема. Люди тут же склонялись в поклонах. Причем глубоко кланялись придворные, как в малых, так и в больших чинах. Ведь, славу митрополит Серафим имел весьма грозную, прямо под стать славе шестикрылых серафимов, высших ангелов, наиболее приближенных к Богу. Уличенного в хуле на церковь мог и самолично отходить тяжелым митрополичьим посохом. Сам государь прислушивался к словам митрополита, возглавлявшего Святейший Правительствующий синод, высший в империи орган церковно-государственного управления, больше трех десятков лет. Государыня же, вообще, почитала его за своего духовника, высоко превознося твердую волю и чистую веру в Бога священнослужителя.
Митрополит еще только подходил к дверям кабинета императора, а секретарь уже распахнул перед ним двери. По всей видимости, Николай Павлович был заранее предупрежден об этом визите, оттого и никакого промедления и не случилось.
— Доброго здравия, государь.
— И вам доброго здравия, батюшка…
Наедине оба общались запросто, без излишних титулований, так как давно знали друг друга и хорошо общались. Николай Павлович не раз и не два раза обращался к отцу Серафиму за советом в особо щекотливых ситуациях.
— Смотрю, государь, все в трудах, в заботах, — митрополит показал на письменный стол, заваленный разнообразными документами, справками, книгами.
— Да, батюшка, дел, и правда, много, — развел руками император, показывая, что никуда от этого не деться. — Империя огромна, за всем нужен глаз да глаз.
Одобрительно кивнув, священнослужитель подошел ближе:
— Пришел до тебя с важной просьбой, государь. Вчера из Псковской губернии мне прислали две особенные книги, с которыми я всю ночь глаз не сомкнул. И сегодня сразу же к тебе явился по поводу них, а точнее их