— … Александр Сергеевич, все погружено на корабль, — к сидевшему на бочке Пушкину подошел Дорохов, ведавший погрузкой ящиков с казной на корабль. Он показал на потрепанный пароход с закопченной надстройкой на палубе. По бортам возвышались здоровенные гребные колеса, на которых висели матросы и что-то простукивали молотками; похоже, готовили корабль к выходу в море. — На ночь оставим людей здесь. Я сказал, чтобы были начеку. Кто знает, чего ждать…
Поэт устало кивнул, даже не посмотрев не него. Больно сильно он вымотался за последние дни. Считай, толком и поспать не удалось в дороге. Крестьяне, словно взбесились: сбивались в шайки и рыскали по дорогам, нападая на всех, кто им был не знаком. На какое-то время дороги в этом княжестве стали не просто опасными, а смертельно опасными. Здесь можно было лишиться не только кошелька и товара, но и жизни. Из покосившихся сельских избенок можно было запросто получить арбалетный болт в бок, а из кустов — здоровенную свинцовую пулю.
— Я тут рядом в трактире пару комнат снял. Вам бы поспать, силы восстановить.
Пушкин снова кивнул. Поспать ему точно не помешает.
— … Эй! Тебе чего нужно, оборванец⁈ — Дорохов вдруг ощетинился, выхватив револьвер и уставившись за спину Пушкину. Похоже, оттуда кто-то подходил. — Здесь не подают! Ищи себе подаяние в другом месте. Понял?
Александр тоже повернулся в ту сторону, любопытствуя, кто бы там мог быть. Прищурился, разглядывая высокого парня в каком-то грязном, прожженном в разных местах, балахоне. Курчавые волосы стояли торчком и, определенно, нуждались сначала в мыле, а потом в стрижке. Измазанное сажей лицо, тем временем, показалось ему знакомым.
— Ты не понял? — Дорохов недвусмысленно повел пистолетом, показывая, что настроен серьезно. Правда, оборванец почему-то не уходил, продолжая стоять и смотреть в сторону Пушкина.
— Миша, подожди, — Александр поднял руку, останавливая товарища. — Эй, ты, подожди ближе. Откуда я тебя знаю?
Тот сделал шаг и расплылся в улыбке, что на его грязном лице смотрелось довольно странно.
— Камрад, ты не узнал меня? Я, конечно, грязноват немного и довольно сильно помят, — оборванец извиняющее похлопал по своему рваному балахону. Мол, он не виноват, что так одет. — Это же я, Карл!
Пушкин медленно встал с бочки, растер глаза пальцами, не веря самому себе.
— Б…ь! — у него тут же само собой вырвалось ругательство. — Маркс? Карл Маркс, это ты⁈ Черт побери! Как так⁈ Чего с тобой произошло? Тебя черти, что ли поджаривали на костре?
Студент замялся, похоже, не сильно делая рассказывать о своих злоключениях.
— Так, пошли с нами! Вижу, деньгами ты не богат. Ничего, мы заплатим. Поешь, приведешь себя в порядок, а заодно и все расскажешь! Пошли, пошли. Миша, показывай свой трактир. Нам всем срочно нужно выпить, а также послушать кое-что интересное…
Рассказ студента, и правда, оказался захватывающим. Если его чуть-чуть дополнить, то смело можно было бы написать хороший приключенческий роман. Оказалось, именно Маркс со своими друзьями оказался одним из непосредственных виновников этого сумасшествия, распространившегося уже на все Мекленбургское герцогство.
— … Ты⁈ Это все из-за тебя началось⁈ — у Пушкина чуть пиво назад из рта не вылилось, когда он услышал про драку с жандармами, а потом и штурм жандармского участка. — Ты спятил что ли⁈
Карл же, уплетая тушеную капусту прямо руками, и запивая все это пивом, в ответ лишь ухмылялся.
— Ты же сам сказал, что мы не должны больше терпеть эксплуататоров! — нагло оскалился студент, запихивая в рот целый кусок жареной колбаски и с чавканьем начиная ее пережевывать. — Я всего лишь показал бедным горожанам и крестьянам, кто их враг. Вот они и начали сами себя освобождать…
Пушкин в ответ только руками развел. У Карла явно было не все в порядке с головой. Ведь от его выходки полыхало целое княжество! В городках, поселках ловили дворян, как бешеных псов. В замках прятались от восставших, закрывали ворота, двери, и со стен стреляли во все, что движется. Сбежавший герцог слал своим соседям жалостливые письма с просьбами о помощи.
— … И, вообще, ты правильно сказал — вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов. Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим: кто был ничем, тот станет всем! Золотые слова, камрад! Просто гениально!
Говоря это, студент даже кружку с недопитым пивом отставил в сторону. Пятерней взлохматил свою шевелюру, декламировал слова знаменитого Интернационал с чувством, с толком с расстановкой, отчего тот звучал грозно, напоминая слова священной клятвы.
— Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим: кто был ничем, тот станет всем! Золотые слова, камрад! Просто гениально! Как только тебе могли прийти в голову такие слова…
Сейчас он, и правда, напоминал того самого классического революционера, которых Александр помнил по старинным советским фильмам — с голодным угрожающим блеском в глаза, осунувшееся лицо с заострившимися скулами, проникновенная речь. Для полного сходства не хватало лишь кожаной куртки и знаменитого маузера в руке.
— Подожди, подожди, ты же просто спят… — начал было говорить Пушкин то, что было у него в мыслях, как вдруг совершенно неожиданно остановился. До него в этот самый момент дошла одна совершенно простая и понятная мысль, которая показалась ему невероятно потрясающей, почти гениальной. — Подожди-ка, Карл… Сейчас…
Поэт клацнул зубами и замер с ложкой в руке. Ведь, по всему выходило так, что ему сейчас выпал удивительный шанс изменить мировую историю. Можно было из этого студента-еврея Карла Маркса сделать не просто будущего знаменитого Маркса, основателям коммунистического учения, а самого настоящего яростного революционера, который своими действиями и своими работами на долгие десятилетия, если не столетия, подорвет стабильность Европы! Если все получится, то именно европейские страны будут весь