Исида наблюдала за ним исподлобья, разбирая мешки с припасами. Её пальцы в кожаных перчатках, перебирали свёртки с сушёными ягодами, но взгляд то и дело возвращался к номарху.
— Странное место… — начал он, помешивая тающий снег деревянной ложкой. Звук её постукивания о борт котелка отдавался глухим звуком. — Везде, где мы останавливались, были следы путников: обгоревшие ветки, кости, навоз. А тут… — он махнул ложкой в сторону входа, где метель выла, как раненый зверь. — Чистота девственная. Даже листья, — он ткнул в сторону кучки сухой листвы у стены, — ветром занесло. Словно пещера эта… возникла вчера.
— Я тоже это заметила, — Исида сняла перчатки и приблизила ладони к огню, его свет просвечивал сквозь её тонкие пальцы, окрашивая их в багрянец. — Но я так рада, что она здесь есть! От этого проклятого холода… — она дотронулась до носа, всё ещё бледного от мороза. — Кажется, я никогда не согреюсь.
— Смотри не поджарь свой маникюр, — фыркнул Алексей, указывая на её когти.
— Может, мы сбились с пути? — Исида отвлеклась, разворачивая карту на коленях. Пергамент шуршал, словно шепча древние секреты. — В снежной пелене мы могли пропустить какую-то развилку…
— Всё может быть, — номарх подбросил в костёр смолистую ветку. Пламя взметнулось, осыпав их искрами. — Но пока метель не стихнет, хоть сто карт изучай, дальше пещеры не уйдёшь.
— Не-ет, я не выйду наружу, пока все это не закончится! — Исида сжалась в комок, обхватив колени. — Этот снег… он везде! В карманах, за пазухой, и даже… — она резко замолчала, покраснев так, что румянец стал виден даже в полумраке.
— Полностью поддерживаю, — Алексей усмехнулся, подтягивая к себе мешок с крупой. Зёрна, похожие на крошечные хрустальные камни, звонко зашуршали. — Дров хватит, еды — на неделю-другую, а воды… хоть жопой жуй, — он хлопнул ладонью по котелку, где уже бурлила жидкость. — На ужин будет похлёбка. Горячего хочется, чтобы изнутри прогреться, — он бросил в воду горсть крупы, и та закружилась воронкой.
— Я знаю, что нас согреет, — Исида вдруг вскочила, её плащ взметнулся, словно крыло. Она прыжками устремилась к ящерам, чьи силуэты сливались с тенями у дальней стены. — Вино! Терпкое, как жизнь раба, — её возглас раскатился эхом, пока она несла к костру кожаную флягу, украшенную бляхами с гербами номархов.
Вино тягучее от холода, неприятным, дерущим осадком прошло по горлу. Алексей сморщился, отставив потёртую флягу, чья поверхность была облезшей за многие километры пути.
— Оно годится разве что для дезинфекции ран, — проворчал он, но сделал ещё глоток, пытаясь заглушить вкус подземной сырости.
Исида, пригубив из фляги, засмеялась. Звук её смеха смешался с завыванием ветра снаружи.
— Это не вино, а кровь пещеры, — провела она пальцем по горлышку, где капли напитка сливались с узорами на коже. — Слушай… Сперва — спелость сочных фруктов, потом — пепел костра на языке.
Она была права. Напиток, выдержанный в дубовых бочках где-то в подземных складах нома, обжигал горло спелой кислинкой, будто в нём растворили дорожную пыль. Послевкусие напоминало горький миндаль и травы, что росли у подножья гор и были похожи на земные чабрец и полынь, выжженные солнцем.
— Вот, попробуй с этим, — номарх протянул ей ломтик вяленого мяса, обёрнутый в сушёный лист. — Перебьёт горечь.
Мясо, пропитанное дымом и солью, вступило в схватку с вином. Терпкость отступила, превратившись в бархатистую тяжесть. Грудь налилась приятным теплом, медленно растекавшимся по всем конечностям.
Алексей засыпал кусочки сушёных овощей в кипящую воду, следом отправил туда вяленое мясо и специи. Аромат дыма и пряностей пополз по пещере, смешиваясь с запахом мокрой шерсти, запахом ящеров и дымом костра.
— Надеюсь, вина хватит до конца вьюги, — усмехнулся Воронцов, делая очередной глоток. Его тень на стене, гигантская и угловатая, повторила жест, будто второе «я» насмехалось над бренностью их надежд.
Снаружи ветер выл, но здесь, в каменном чреве, тепло огня и терпкое вино плели невидимый кокон, где даже страх заблудиться казался далёким, как звёзды за снежной пеленой.
Хоть они расположились на приличном расстоянии от входа, но даже здесь ледяные порывы ветра, словно невидимые змеи, добирались до них. Искры, подхваченные сквозняком, взмывали к сводам, где сталактиты мерцали, будто слепые глаза древних духов.
— Караванщик был прав, когда говорил, что Эхтер и Эстер поссорились, — Исида отхлебнула еще вина, её пальцы сжимали флягу так, будто она пыталась выжать из неё остатки вина. Капля напитка скатилась по подбородку, оставив алый след. — Ветер только усиливается.
— М-да, какой хреновый конец Паира выдался, — Алексей шумно хлебнул похлёбки, пар которой окутал его лицо. — На, держи, — он протянул ей деревянную плошку, края которой были обуглены от сотен костров. провизии пока хватит… если ящеры не сожрут запасы.
Принцесса приняла посуду, и свет огня скользнул по узорам на её рукавах — вышитым золотыми нитями звёздам, но слегка потускневшим от походной грязи.
— У тебя талант кухарки, — она осторожно пригубила похлёбку.
— Поживи с моё, тоже научишься, о моя юная принцесса, — Воронцов усмехнулся, вытирая ложку о штаны. Его голос звучал глухо, будто сквозь годы усталости.
— У меня во дворце есть старец-гилзале, — Исида отставила плошку, доев похлебку и промокнула губы краем плаща. Её глаза блеснули, отражая пламя. — Отец привёз его из первого перемещения в мир мёртвых. Астар его зовут. Он пишет манускрипты, и его пальцы… — она сжала собственную ладонь, словно пытаясь уловить память о прикосновениях пергамента, — дрожат, как листья в бурю. Кожа у него словно пергамент, весь в морщинах, а волосы белее снега за входом. Говорит, ему больше сорока пяти сотисов.
— Сопля зелёная, а не старец! — Воронцов фыркнул, разламывая сухарь. Крошки упали в огонь, вспыхнув на мгновение. — Я в его возрасте на двух работах горбился, да ещё и в ус не дул.
Глава 15
— А сколько сотисов тебе? — Исида наклонилась вперёд, и свет костра высветил в её глазах жадное любопытство. — Ты выглядишь… не старше тридцати!
— Так, посчитаем… — Алексей откинулся на свёрнутый плащ, почесав щетину, которая хрустнула под ногтями, будто тонкий лёд. — На пенсию