* * *
В полвторого сходил в офицерскую столовую госпиталя. Поварихи уже знали меня — не как солдата, а как «того техника с верхотуры, что починил электродуховку и носа не задрал». Насчет этой духовки у меня были планы — сделать плавную регулировку температуры через тиристоры и добавить электронный термометр. А там глядишь, со временем будет процессорное управление поддержанием постоянной температуры в рабочей зоне и реле времени.
На раздаче сегодня, Людмила Семеновна. Фартук в горох, волосы под сеткой, глаза как у человека, который повидал сто с лишним обедов в день и ни один не забыл.
— О, а ты чего так в одиночестве?
— Работа.
— Воскресенье, милок. Люди в парк ходят, или в кино.
— А я — в скорняжий космос.
Она хмыкнула, положила борщ, пюре, шницель и предложила мне:
— Может, ужин тебе собрать? Я вечером мимо пройду. Принесу — с пылу с жару. Только скажи.
Я чуть улыбнулся.
— Спасибо, Людмила Семёновна. Очень по-доброму. Но я сегодня в ритме. На кураже. Один лишний запах — и строчка уйдёт.
Она оценила. Кивнула:
— Ну ладно. Я тебе бутеров настрогаю, с чаем будет что на ужин. Только не забывай про людей — даже если шьёшь мечту.
Я поблагодарил, взял после обеда бутеры в обычный армейский котелок и вернулся на техэтаж.
* * *
Заканчивал поздним вечером, уже под лампой. Последние швы легли как надо. Я прошёлся пальцами — чувствовалось: не ткань. Живое. Настоящее. Её. Повесил на плечики. Отступил.
Посмотрел.
И в тишине сказал:
— Готово. Завтра она уже пойдет в нем.
* * *
В понедельник я проснулся раньше обычного — не от будильника, а от тишины, наполненной ожиданием. Плащ висел на плечиках у окна и слегка шевелился от сквозняка, словно дышал.
Словно знал, что его скоро наденут.
Я протёр глаза, умывался долго, будто сам готовился к примерке. Еще раз проверил все строчки. Прошёлся ладонью по поясу. И понял — всё. Он готов. Больше ничего не надо трогать — лучшее враг хорошего.
Щелкает наконец замок двери. Я сразу понял — это она. Только у нее замок так щелкает — дважды. Инна вошла.
— Доброе утро.
— Доброе у меня. А у тебя — сейчас будет волшебное.
Я взял плащ, подал ей, как нечто священное. Она остановилась. Смотрела на него, потом на меня.
— Это… он?
— Он.
— Его можно…
— Его — тебе нужно.
Она медленно надела его. Пальцы дрожали едва-едва — не от холода. От важности момента. Я застегнул пояс. Отступил. Инна подошла к зеркалу. Долго смотрела. Молча. Очень молча.
Настолько, что даже «Друг» не подавал сигнала.
А потом она обернулась. Взгляд — глубокий, без защитный, и какой-то потерянный. Так смотрят не на одежду. Так смотрят на человека, который понял тебя раньше, чем ты себя.
— Ты сделал не плащ, — тихо сказала она.
— Ты сделал…
Я кивнул.
— Ты живая.
— В нём.
— Ты — как в эскизе. Только настоящая.
Она подошла ближе. Положила ладонь на мою грудь. Губы — близко. Голос — совсем рядом:
— Не теряй меня. Никогда.
— В свете только что сказанного, давай я тебя провожу до отделения?
Она в ответ только опустила веки.
* * *
Я спустился с ней вместе. На первом этаже был устойчивый запах сырой плитки. Обычное утро, обычный фоновый гул: тени белых халатов, перекличка шагов. Но когда она вышла из лифта и пошла по коридору, всё вдруг поменялось.
Сначала никто не понял, что произошло. Просто начали останавливаться взгляды. Потом — чуть дольше задерживаться на ее фигуре. И финалом — оборачиваться. И тут я понял: дело не в плаще.
Он просто осень удачно подчёркивал то, что уже было. Легкость походки. Предъявление себя. Линия ключицы, шея, подбородок, взгляд. Инна не шла — держала равновесие между собой и всем остальным.
— Костя, — позвал меня кто-то сзади. — А это кто?
Я обернулся:
— Медсестра. Инна.
— А что за плащ?..
— Подарок.
— Из ателье?
Я улыбнулся:
— Из… мастерской.
Он замер, кивнул. Даже не попытался спросить, где находится эта «мастерская». Видимо, понял — не для всех.
* * *
Инна всё это время молчала. Лишь чуть касалась моей руки пальцами — легко, будто касалась струны, натянутой между нами. У отделения она остановилась.
— Мне сюда.
— Я знаю.
— Вернёшься к себе?
— Вернусь. Но… сначала запомню этот момент.
Она улыбнулась — без повода, без фразы. И только тихо добавила:
— Я не чувствую себя как в одежде. Я как… в домике.
Я кивнул:
— Именно. Это и был мой замысел.
И пошёл обратно. Медленно. Один. Но с чувством, что за поворотом осталось уже сто пудов своё — надёжно, навсегда.
* * *
Несмотря на понедельник, делать особо было нечего. Все что было поломано — уже починено. Предупредив свое начальство, где меня искать пошел домой. Поднялся по лестнице медленно. В комнате — тепло. Плащ уже стал частью нашей с Инной истории.
Я сел. Раскрыл рабочий блокнот и стал набрасывать план комплексной модернизации существующего в госпитале диагностического медоборудования. В этот момент активировался «Друг»:
—10:17. Объект ГРИНШТЕЙН Н. А. вошла в здание Облсовпрофа. Состоялась встреча с мужчиной, установленным как Грицко Виталий Аркадьевич — накануне у него была встреча в парке, ужин в ресторане с объектом наблюдения.
Диалог — зафиксирован.
Объект получила две путёвки на 14 суток в Пицунду.
Сумма расчёта: 1000 рублей наличными.
Документы — в сумке объекта.
Оформлены как «служебный резерв».
В графе «получатель» — прочерк.
В графе «сопровождающий(ая)» — прочерк.
Дата выезда — через 9 дней.
Я замер, держась за карандаш. «Друг» продолжил, не меняя тона:
— Установлен владелец дачи, где объект наблюдения провел почти двое суток:
Котов Георгий Леонидович, 34 года.
Должность: Сотрудник Минской городской прокуратуры,
Статус: заместитель начальника отдела общего надзора.
Звание: советник юстиции.
Адрес проживания: ул. Розы Люксембург, д. 116, кв. 43.
Текущее местоположение: здание городской прокуратуры.
Участие: совещание по линии контроля за поднадзорными структурами.
Контакт с объектом Гринштейн — зафиксирован неоднократно.
Характер связи — личный, неофициальный.
Я отложил карандаш и блокнот в сторону. Сделал глоток воды. Встал, подошёл к окну. Минск за стеклом был обычным. Люди спешили, вороны садились на поручень лоджии напротив.
Я вернулся к столу.
— «Друг».