Если я найду постоянный источник кожи… Если раздобуду хорошую машинку… Если у бабки Груши выменяю ту столешницу под пресс…
— Может, это не просто хобби, а «Друг»?
Я поставил носок новой выкройки на кусок кожи, приложил шаблон и отрезал.
И в этот момент понял: я делаю это не потому, что могу. А потому что хочу.
На бумажке в тетрадке появилась надпись: «Мастерская 17». Почему 17? Я и сам не знал. Может быть номер моего старта? А почему нет? Тогда это будет моим брендом!
— Зафиксировано: потенциальный запуск проекта «Мастерская 17».
— Формат: кустарное производство изделий индивидуального пошива.
— Мотивация: стабильная, неослабевающая.
Я рассмеялся.
— Вот и ты вдохновился «Друг»!
— Ваша производительность в ремесленной зоне на 43% выше, чем в казарме. Делайте выводы.
Вечер проходил с душой, светло. Хотя на улице становилось темнее. Но внутри меня — было очень светло.
Глава 12
Инна пришла тихо. Без слов. С порога — усталость в глазах, лёгкая тронутось ветром на щеке, и тепло в руках — она держала бумажный свёрток.
— Я тут мимо проходила…
— И оказалась прямо в моём эпицентре.
Она хмыкнула, вошла, поставила свёрток на стол. Села. Разулась. Оглядевшись, заметила:
— Пахнет кожей. И кофе. И… тобой.
— Удачное сочетание?
— Провокационное.
Я в ответ достал из-под стола единственный готовый туфель. Бежевый. Перекроенный. Живой.
— Примерим?
— Ты думаешь — я выдержу?
— Проверим.
Она встала. Сняла чулок. Я встал на колено, подал туфель, надел на ногу — аккуратно, как капсулу на сложный механизм. Он сел идеально. Ни залома, ни напряжения. Как будто родной.
— Теперь, пожалуйста, — я сглотнул, — поставь ногу на табурет.
Инна приподняла бровь:
— С ноткой империи звучит.
— Умоляю. Просто сделай это.
Она встала боком к свету. Плавно, выверенно поставила ногу на табурет. Плечи назад. Голова повёрнута. Рука вбок. И в этот момент я увидел. Гармонию. Линию. Суть. Как будто Вселенная выстроилась в этой позе.
Я прохрипел:
— Замри!
Схватил ватман, перо, чёрную тушь. Провёл первую линию. Потом ещё. Лодыжка. Подъём. Контур бедра. Шея. Профиль. Линии не были точными — они были живыми.
Инна стояла молча. Только взгляд — цеплялся за мои движения. Я рисовал, не выдыхая, на одном дыхании. Бумага оживала. Пространство исчезало. Была только она. В ней. Через меня.
Когда я положил перо, она медленно опустила ногу.
— Что это было?..
— Это была ты… через меня.
Она подошла. Смотрела на эскиз. Потом на меня.
— Ты только что взял и обнажил меня, не раздев.
— Да.
И тут же — шаг. Один. Она в моих руках. Поцелуй — не как благодарность. Как — захват. Как огонь. Как честный рикошет между душами. Руки. Плечи. Шея. Запах кожи и туши. Страсть — быстрая, как волна. Никто из нас это не планировал. Но всё было от души и честно.
Позже, когда она собиралась уходить, я проводил её до двери.
Она оглянулась на пороге:
— Мне будет тепло. Даже на улице. Спасибо.
— Возвращайся. Всегда.
Дверь закрылась.
Я сел на кровать. Ватман со скетчем лежал на столе. В комнате — тишина. И странный стук в голове. Как рикошет. Громко. Глубоко: «Я вылечу её маму. Просто чтобы она никогда не уходила в ночь.»
* * *
В середине недели, после работы мы с Инной доехали на трамвае до спального микрорайона. Хрущёвка, запах лестничной клетки — пыль, немного кошачьей мочи, чуть плесени. Обычная двухкомнатная квартира на третьем этаже «болгарка», но с налётом женского упрямства и заботы: всё чисто, с душой, но давно просится на руки капитального ремонта.
Инна открыла дверь ключом, кивнула:
— Проходи. Только разуйся — мама очень чувствительна к пыли.
Я вошёл. Вешалка — перегружена. Обувь под ней аккуратно расставлена на полу. На стене — календарь с оторванным нижним краем и фотографией озера Нарочь.
— Снимай «Аляску». И не пугайся: мама сегодня в духе, но она очень наблюдательная.
Из глубины комнаты — женский голос:
— Это у тебя кто? Тот самый… черненький?
Инна засмеялась:
— Не черненький, мама. Он просто аккуратный.
Я шагнул в левую комнату. У окна на ортопедическом матрасе — невысокая, сухощавая женщина, лицо строгое, глаза живые и… глубокие.
Она лежала на переоборудованной тахте. Одна рука — в движении. Вторая — безвольна. Стопы — с напряжением.
— Константин. Очень приятно.
— Раиса Аркадьевна. Мне тоже.
— А говоришь, не черненький. Он — вылитый твой дед в молодости. Такой же скептик во взгляде.
Я улыбнулся, присел на стул:
— Я думаю, что взгляд — это и есть ДНК настоящего человека.
Она посмотрела дольше, пристальней.
— Умный. Осторожный. А как насчёт терпения?
— На «отлично», если есть цель.
«Друг» включился в фоне, сканируя биохимические параметры. На внутреннем уровне я видел сразу: атрофия в нижних конечностях, гипертонус в поясничной зоне, спастические очаги в мозжечке и участке шейного отдела. Ремиттирующая форма рассеянного склероза. Прогресс — пока контролируемый.
— Зафиксировано. Иммунный дисбаланс — высокий. Местные медикаменты обеспечивают лишь замедление процесса.
— Необходима адаптированная терапия. Фармакологический комплекс: β-интерфероны, миелопротекторы, специфический миелин-стимулятор.
— Рекомендую доставку на орбиту: максимум через 12 дней.
Пока шёл разговор, я уже знал, что делать.
* * *
— Раиса Аркадьевна, скажите, где у вас солнце бывает чаще — утром и вечером?
Она приподняла бровь:
— Восточные окна. Почему?
— Потому что мы поставим здесь панорамную кровать-коляску. С регулировкой. Чтобы солнечные ванны — без усилий.
— И с тюлью. Я не люблю прямой свет.
— Учтём. Рекомендую вместо тюля качественные солнцезащитные очки. Снижение спазма начнётся не с укола, а с правильной среды.
Она вздохнула, но губы её тронула тень улыбки. Инна смотрела на меня, прижав ладони к губам.
Я встал, прошёл по комнате:
— Дверные проёмы — узкие. Надо расширять. Пройдёт между кухней и коридором инвалидная рама — с поворотом?
— Нет, — сказала Инна. — Я всегда поднимаю её и тащу задом.
— С этим — покончим.
— Рекомендую адаптацию: замена порогов, расширение проёма на 12 см, установка скользящих петель.
— Сборка кровати начата. План готов. Примерное время завершения — 3 дня.
Я сел рядом, взял руку Раисы Аркадьевны. Тёплая, хрупкая.
— Мы не будем обещать невозможное. Но стабильность, ремиссию, уверенность и минимум боли