За царским столом не один раз случалось, что гости в беспамятстве с необычайною поспешностью оставляли обед и уходили или, вернее, бежали, не дождавшись конца церемоний. Один такой случай за обедом у царя Ивана Васильевича описывает Барберини. «Более трех битых часов сидели мы за столом… и вот уж немало было из этих бояр, что допьяна напились. Когда же пришли слуги для снимания кушаньев и скатертей со столов, тут опять с немалым шумом и суматохой все поднялись, вставая из-за стола. Государь все еще оставался на своем месте и подозвал к себе послов, которым подавал каждому своеручно кубок вина; [но] они, будучи заранее предуведомлены о нравах и обычае страны, принимали из рук его кубок, держали свои шапки в руке и, обернувшись спиной к государю, отходили от него шагов за несколько, где, вдруг остановясь, снова оборачивались к нему лицом и преуниженно кланялись ему по-турецки; потом выпивали все до дна, либо отведывали только, как кому было угодно; отдавали кубок присутствующим и, не говоря ни слова, уходили. Когда послы были таким образом отпущены, государь подозвал и меня, и так же, как и послам, подал мне своеручно кубок вина, и я, будучи тоже предуведомлен, как должно в таком случае поступить, придержался того же самого порядка, как, видел, делали и послы. Но тотчас же после этого как послам, так и мне хмель сильно разобрал голову, так что, позабыв все приличие и скромность, бросились мы все скорее в двери. С такою поспешностью не выбегали, быть может, из храма Божьего даже книжники и фарисеи, с какою мы выбежали оттуда. Тут с трудом должны мы были проходить чрез покои по причине толпы хмельных, теснившихся в беспорядке и впотьмах, пока наконец добрались до дворцового крыльца, от которого шагах еще в двадцати или более ожидали нас с лошадьми слуги, там же обедавшие с нами; но когда мы спустились с крыльца, чтоб добраться до наших лошадей и уже ехать домой, мы должны были брести по грязи, которая была по колено, а ночь претемная, нигде ни огонька, так что довольно мы поизмучились, пока могли сесть на коней; а все это чванство со стороны москвитян: они не хотят, чтоб кто-нибудь осмелился подъезжать к дворцу верхом или слезать с лошадей»[811].
То же самое случилось с цесарскими послами на обеде у царя Алексея Михайловича в 1656 г. После чаши, предложенной государем за здоровье цесаря римского Фердинанда, послы, вышед из-за стола, провозгласили чашу многолетного здоровья царя. Бояре вышли на средину палаты, ударили государю челом и выпили. «А после того послам, вышед из-за стола, пить было за боярское здоровье, а боярам пить было за здоровье цесаревых думных людей; а послам в то время выходить же. И послы про бояр, а бояре про послов не пили, потому что послы, обрадовався государевы милости, упились пьяни и пошли из полаты вскоре беспамятно. А после стола явить было послам государево жалованье – соболи, да говорити речь на отпуске и грамота подать. И послам государева жалованья не явлено и речи не говорено и грамоты не дано, для того, что послы упились гораздо; а отложен им отпуск до иного дни. А как послы пошли из полаты вон, и по государеву указу провожал послов до кареты боярин Семен Лукьянович Стрешнев; а в корету посадил послов стольник и московский ловчий Афанасий Иванович Матюшкин; а карета была послам для того, что они были пьяни. И после посольского отпуску посылай был к ним потчевать с питьем стольник Петр Шереметев, и приехал назад, совсем не потчевав послов, для того, что послы были пьяны»[812].
Лет за полтораста назад, к 1503 г. посол от короля Угорского и Чешского Владислава Сигизмунд Сантай после обеда у великого князя, угощенный, употчеванный еще на своем подворье, в ту ночь «пьян расшибся и за немочью не мог исполнить свое посольское дело даже и на другой день»[813].
Веселые обычаи Петра Великого, которые по нашему незнанию своей старины приписываются только ему одному и состоявшие в том, чтобы всеми мерами употчевать гостей как возможно пьянее, принадлежали к рядовым делам старого общежития и в частном, и в царском быту. Царь Годунов с тою же целью упоил за царским столом ливонских немцев-эмигрантов. Царь Алексей Михайлович не один раз упаивал на своих домашних пирах приближенных бояр. Мы теперь рассуждаем об этом как о невозможном насилии, а старинные люди почитали такое угощение особою царскою милостью и необычайным пожалованием.
Стол продолжался смотря по торжеству, по значению гостей, которым делались церемонии, более или менее пышные, более или менее почетные. Обыкновенно сидели за столом около пяти часов. Кобенцель говорит, что они сидели почти шесть часов; но Карлиль замечает, что обед, данный ему, продолжался девять часов[814]. За стол садились в разное время, но обыкновенно часу в первом, иногда в третьем, а иногда и в одиннадцатом, если требовали этого какие-либо особые обстоятельства.
По окончании стола царский духовник или ключарь Благовещенского собора со священниками говорили молитву «Достойно есть» и проч., после которой государь шествовал в свои хоромы, а послы и все гости разъезжались по домам. На другой день по обычаю государь посылал спрашивать почетного гостя, которому давал пир, о здоровье. К лицу царского достоинства ходил боярин со стольниками, а к послам