Интересно. Садовников был единственным из нашего выпуска, кто пошел против системы — отказался выполнять приказ о подавлении мирной демонстрации на Новой 'Москве-3. Его карьеру это, разумеется, закончило. Я тогда считал его поступок глупым, но храбрым. Суровцев же, очевидно, видел в этом лишь предательство.
— А я вот помню другое, — продолжил Валериан. — Как ты постоянно нарушал правила. Помнишь учения на орбите? Когда ты проигнорировал прямой приказ командующего и атаковал с неразрешенного вектора?
— Еще бы, — кивнул я. — Мы тогда выиграли.
— За что получил выговор в личное дело.
— И дополнительные очки опыта за тактическое мышление.
Я вспомнил те учения так ясно, будто они были вчера. Стандартная тактическая задача — прорыв блокады. Нас поставили в заведомо проигрышную позицию, чтобы научить достойно принимать поражение. Но я не верил в безысходность сценария. Вместо лобовой атаки на превосходящие силы условного противника, я увел свой учебный корабль в запретную зону — симуляцию астероидного поля с высоким уровнем радиации. В реальном бою это означало бы верную гибель, но в учениях системы засчитали нам условное повреждение в 60 % — вполне достаточно, чтобы продолжать бой. Мы зашли противнику в тыл и «уничтожили» его командный крейсер первым же залпом.
Командующий был в бешенстве. Формально я нарушил правила, поставив учебный корабль и экипаж под угрозу уничтожения. Но заместитель начальника училища, старый боевой адмирал, оценил нестандартный подход и настоял на награждении. «В реальном бою, — сказал он тогда, — побеждает не тот, кто лучше следует уставу, а тот, кто готов рискнуть».
Валериан тогда был моим первым помощником на учебном корабле. Он выступал против моего решения, настаивая на соблюдении стандартного протокола. После того случая между нами пробежала настоящая первая трещина.
Суровцев усмехнулся, словно читая мои мысли:
— Не забыл, что я сказал тебе после тех учений?
— «Однажды твое пренебрежение правилами приведет к катастрофе», — процитировал я.
— Именно, — Валериан развел руками, словно демонстрируя очевидное. — И вот мы здесь. Ты — мятежник, окруженный превосходящими силами имперского флота. Полагаю, это достаточно подходит под определение «катастрофы».
— Возможно, — согласился я. — Но лучше быть мятежником, отстаивающим правое дело, чем верным псом узурпатора.
Таисия незаметно сжала мое плечо — предупреждение не заходить слишком далеко в провокациях. Она была права, но мне нужно было тянуть время.
— Еще одно воспоминание, — продолжил я, не давая Суровцеву шанса перейти к делу. — Выпускной турнир по тактическому программированию. Финал, ты против Егора Коршунова…
Валериан нахмурился. Этот случай явно не входил в список его любимых воспоминаний.
— К чему ты это?
— Коршунов был лучшим программистом на курсе. Все ставили на него, ты не имел шансов. И внезапно за ночь до финала его программный код оказался поврежден. Никто не смог доказать, что это была диверсия, но все знали, кто выиграл от этого.
— Ты обвиняешь меня в мошенничестве? — глаза Суровцева сузились.
— Я просто вспоминаю факты, — пожал я плечами. — Тогда ты впервые показал, что готов на всё ради победы. Даже если это означает сломать чужую карьеру.
Это был удар ниже пояса. Прямых доказательств причастности Валериана к порче кода Коршунова никогда не было. Но я сам видел, как Суровцев покидал компьютерный класс глубокой ночью накануне финала.
Аристарх Петрович Жила снова наклонился ко мне: — Еще два крейсера заходят с кормы. Они почти завершили окружение.
Я кивнул, не отрывая взгляда от экрана, где лицо Суровцева заметно помрачнело:
— Ты всегда любил перетряхивать грязное белье, Шурик, — процедил он. — Но сейчас это не имеет никакого значения. Мы здесь не для обсуждения прошлых дел.
— А для чего мы здесь, Валериан? — спросил я. — Для того, чтобы ты лично привел в исполнение приказ Грауса? Или, может быть, чтобы похвастаться, как ловко ты меня обвел вокруг пальца?
Суровцев помолчал несколько секунд, возможно, удивленный моей прямотой. Затем его губы растянулись в улыбке — не той формальной, которой он одаривал начальство, а настоящей, отражающей искреннее удовольствие.
— А ты догадлив, — произнес он. — Признаться, мне действительно доставляет удовольствие видеть, как великий тактик Александр Васильков попался в такую простую ловушку.
— Итак, информация о том, что ты со своей эскадрой находишься в «Коломне», была ложной, — сказал я. Это не был вопрос — я констатировал факт, и по лицу Суровцева понял, что попал в точку.
— Разумеется, — кивнул он. — Неужели ты думал, что я буду лично гоняться за вами в провинциальной системе? Это работа для младших офицеров. Я отправил туда половину своих крейсеров, дав капитанам четкие инструкции распространять слухи о том, что вся эскадра во главе со мной охотится на мятежников в «Коломне».
Я мысленно проклял себя за доверчивость. Конечно, Суровцев не мог не предвидеть наш ход. Он перекрыл все возможные пути отступления, оставив открытым лишь один — тот, что вел прямиком в расставленную им западню.
— Теперь ты наверное понимаешь, — продолжил Валериан, явно наслаждаясь моментом, — что мы специально перекрыли дополнительными кораблями все межзвездные переходы из «Коломны» — кроме того, что вел на «Новую Москву».
Он сделал паузу, наблюдая за моей реакцией.
— Шурик…
— Я тебе не Шурик!
— Александр, ты всегда славился нестандартными решениями. Я был почти уверен, что ты выберешь самый безумный вариант — прыгнуть прямо в столицу. И вот вы здесь…
Внезапно все встало на свои места. Наша относительно легкая победа над «Баяном», отсутствие преследования, спокойный проход через таможню — все это было частью плана Суровцева. Он хотел, чтобы мы чувствовали себя в безопасности, чтобы проникли глубже в систему, где его крейсера могли окружить нас, не давая ни единого шанса на бегство.
Я вспомнил слова адмирала Дессе: «Самая опасная ловушка — та, в которую враг идет добровольно, считая это своим решением».
— Весьма впечатляет, — признал я, стараясь не показывать, насколько глубоко задело меня это открытие. — Ты всегда был хорош в стратегических играх.
— Это не игра, — Суровцев покачал головой. — Это война. И в ней ты проиграл.
Офицер связи подал мне знак — на дополнительном экране появилось лицо Пападакиса. Он выглядел напряженным, но сохранял самообладание:
— Александр Иванович, — начал он без предисловий, — мы полностью окружены. Двенадцать крейсеров заняли позиции