— Но это сработало в симуляции, — напомнила Настасья, и на ее губах появилась легкая улыбка.
Я удивленно посмотрел на нее:
— Откуда вы это помните? Мы же не пересекались в Училище. Вы были на два курса младше, и я…
Настасья покраснела — это было так неожиданно, что я на мгновение потерял нить разговора.
— Я же вам говорила, — она отвела взгляд, разглядывая что-то чрезвычайно интересное на стене коридора. — Я была от вашей компании без ума. Вся наша женская половина курса сохла по вашей четверке.
— Да, помню, — сконфуженно ответил я, чувствуя себя полным идиотом. — Вы действительно упоминали. А я же в свою очередь вас так и не вспомнил. Простите.
— Ничего удивительного, — она пожала плечами, но в голосе проскользнула старая обида. — Вы тогда были окружены женским вниманием сверх меры…
— Сверх меры? — усмехнулся я. — Это было… давно.
— Да, давно, — согласилась Настасья, и что-то в ее тоне заставило меня внимательнее посмотреть на нее.
Повисла неловкая пауза.
— Я всегда… — Зимина запнулась, потом тряхнула головой, словно отгоняя наваждение. — Неважно. Александр Иванович, просто… будьте осторожны. И возвращайтесь быстрее. Мне кажется, именно вы можете найти решение. Вы прирожденный лидер, всегда им были. Люди идут за вами, даже когда ваши идеи кажутся безумными.
— Лидер и даже без дивизии, — с иронией напомнил я. — Красиво звучит, но толку мало.
— Дивизия — это просто корабли, — возразила она, и в ее голосе появилась сталь. — А лидерство — это способность вести за собой. И у вас она есть. Была в Нахимовском. Есть и сейчас.
— Настасья Николаевна, — начал я, но она перебила:
— Просто Настя. Думаю, после всего, через что мы прошли, можно обойтись без формальностей.
— Настя, — повторил я, пробуя имя на вкус. — Спасибо. За веру в меня. Сейчас это… важно.
Она кивнула и направилась к выходу, но у самых дверей обернулась:
— Контр-адмирал Васильков?
— Да?
— Найдите ответы. И найдите их быстро. У меня плохое предчувствие насчет всего этого.
С этими словами она вышла, оставив меня наедине с мыслями и ароматом цветочных духов.
— Эй, Александр Иванович! — окликнул меня Борисевич, который терпеливо ждал окончания нашего разговора. — Раз уж остаетесь, пойдемте-ка. Провожу вас в аппартаменты Гинце. И по дороге расскажу пару анекдотов — а то вы больно задумчивый. Про что думаете? Про врага или про молодую адмиральшу?
— И то, и другое одинаково опасно, — пробормотал я.
— О, это точно! — губернатор расхохотался. — Знаете, что опаснее вражеского космофлота? Влюбленная женщина! А знаете, что опаснее влюбленной женщины? Женщина, которая ждала двадцать лет! Ха-ха!
— Генрих Христофорович, — вздохнул я, — боюсь, даже ваши шуточки сейчас не помогут.
— А вот это мы еще посмотрим! — Борисевич подмигнул и начал на ходу. — Значит, встречаются как-то три адмирала: русский, американец и китаец. Американец говорит: «У меня флот из трехсот кораблей!» Китаец отвечает: «А у меня — из пятисот!» Русский задумался и говорит: «А у меня зато есть Васильков!» Ха-ха-ха!
Я невольно улыбнулся:
— Это вы сейчас сами придумали?
— А то! — гордо заявил генерал-губернатор. — У меня талант! Вот еще: знаете, что сказал адмирал, когда его флот окружили? «Отлично, теперь можем стрелять в любую сторону!» Это, кстати, почти правда — адмирал Ушаков так однажды сказал. Или Нахимов? Черт, память уже не та.
Мы повернули обратно, и я размышлял о странности ситуации. Может, в этом безумии и есть своя логика. В конце концов, если мир рушится, почему бы не встретить конец с улыбкой?
За панорамным окном анфилады, на посадочной площадке, офицерские шаттлы один за другим взмывали в небо, унося адмиралов к их флагманским кораблям. К их дивизиям. К их иллюзии контроля над ситуацией. Реактивные струи расчерчивали голубое небо Суража-4, оставляя белые росчерки — как будто кто-то пытался зачеркнуть неудачный день…
— Кстати, о советнике Гинце, — продолжал Борисевич, пока мы шли. — Знаете, что он вчера за ужином сказал? Что эмоции — это просто химические реакции, которые можно и нужно оптимизировать. Представляете? Я ему говорю: «Густав Адольфович, а как же любовь, дружба, радость?» А он мне: «Дофамин, окситоцин, серотонин. Все измеримо, все контролируемо». Бррр! От таких речей у меня мороз по коже! Это ж не человек, а калькулятор!
— Старик всегда был склонен к рационализму, — заметил я.
— Рационализм — это одно, — возразил губернатор. — А вот это… Знаете, я вчера видел, как он смотрел на закат, когда мы после ужина вышли на балкон. Таисия Константиновна была… Так вот Густава Адольфович посмотрел пять секунд и говорит: «Преломление света в атмосфере. Длина волны 700 нанометров. Красиво, но непрактично». И ушел работать в свою нору!
Я промолчал, но