Весною деньги я не берегу,
Сижу хмельной на берегу.
Коню известен запах кабачка —
Он сам меня отвозит на Сиху.
Кивает мне душистый абрикос,
Любуюсь танцем ивы гибких лоз.
Весной гуляют девы красоты,
В прическах их дрожат цветы.
Весну с собою увезу в челне,
Оставив озеру свои мечты.
Вернусь назавтра, снова опьянев,
Начну искать на тропках шпильки дев.
Прочтя эти строки, император пришел в восторг и спросил у слуги, кто их сочинил.
– Один ученый, по имени Юй Го-бао, – ответил тот. – Он писал, немного захмелев.
– Стихи совсем недурны, – заметил император с улыбкой, – но предпоследняя строчка «Вернусь назавтра, снова опьянев» звучит недостаточно точно.
И, взяв кисточку, он переправил эту строку так: «А завтра я, еще не отрезвев…»
На другой день Юй Го-бао вызвали на прием к императору и пожаловали званием дайчжао в Ханьлини. А собственноручная надпись императора, сделанная на ширме в харчевне, стала привлекать огромное число любопытных. Заходя в харчевню, они, разумеется, спрашивали вина, и хозяева нажили целое состояние. В память об этом, в назидание потомству были написаны стихи:
Стихи на ширме написал, хмелен, —
Был государь приятно удивлен.
Теперь все знают о трактире Вэя,
А был ведь вовсе неизвестен он.
А вот еще стихи:
Высокочтимая не высохла строка,
А уж гремит повсюду слава кабачка.
Сбежался целый город убедиться,
Как императорская милость велика.
И сколько их было, таких счастливцев, которые в мирное царствование Южных Сунов удостоились ненароком императорских щедрот и милостей! Но были и другие люди, одаренные талантами, как военными, так и мирными, отпрыски прославленных доблестью родов, а между тем они не только не смогли проявить свои высокие достоинства, но пали жертвою подлых клеветников.
Такова уж была их участь. Верно гласят стихи:
То ветром вознесет в Тэнванский замок,
То громом поразит Цзянфуский камень.
А теперь послушайте о том, как в годы «Цяньдао» жил в уезде Суйань, что в округе Яньчжоу, богач, по фамилии Ван, по имени Фу, второе имя его было Ши-чжун. Поселившись в деревне, он выдержал уездные экзамены и получил степень сянцзяня, вслед за чем, пользуясь своим богатством и положением, силою подчинил соседних крестьян и стал тамошним князьком. Но случилось так, что он совершил убийство; против него затеяли судебное дело и отправили на воинскую службу в округ Цзиян. Здесь ему удалось приобрести благосклонность Вэйского князя Чжан Цзюня, отличившись при наборе солдат. Он получил прощение и дозволение возвратиться домой. Дома он сумел поправить свои дела и снова нажил огромное богатство.
У этого Ван Фу был единоутробный брат, по имени Ван Гэ; второе имя его было Синь-чжи. Он отличался и ратными, и мирными дарованиями. С малых лет жил он вместе со старшим своим братом. Как-то раз за вином они повздорили из-за пустяка, и Ван Синь-чжи, едва сдерживая гнев, выбежал из дома.
– Клянусь, – крикнул он на пороге, – пока не наживу тысячи лянов, не вернусь!
Пока же все его имущество составлял один зонтик, и, видя себя без всяких средств к существованию, он призадумался:
«Куда бы лучше податься? Помнится, слыхал я от людей, что в округе Хуайцин можно с успехом заняться и земледелием, и выплавкой руды. Отправлюсь-ка на первый случай туда, а там – поглядим».
Но денег не было и на дорогу, и вот какая пришла ему в голову мысль. Сызмальства изучал он искусство боя на кулаках, на пиках и палицах и знал все приемы в совершенстве. Он закатал рукава, проделал несколько упражнений. Потом выбрал людное место и, пользуясь зонтом, как пикой или палицей, показал несколько выпадов и фигур. В толпе зрителей послышались одобрительные возгласы. Ван Синь-чжи получил несколько монет в награду. Этих денег хватило и на еду, и на вино, и на уплату за переправу. Не прошло и дня, как он был уже за рекой Янцзыцзян. Любуясь красотою дороги, добрался он до областного города Аньцина, миновал Сусун, прошел еще тридцать ли и оказался в Мадипо. Вокруг высились бесчисленные вершины диких гор. Невдалеке виднелся древний, полуразрушенный храм, но следов людей не было видно, хотя горы сплошь поросли лесом, пригодным для выжига угля.
«Если буду плавить руду, – подумал Ван Гэ, – об угле беспокоиться не придется. Здесь можно хорошо разжиться».
Ван Гэ поселился в старом храме, собрал не значившихся в списках бродяг и начал жечь в горах уголь. Уголь он продавал, а на вырученные деньги покупал железную руду и вскоре открыл плавильную мастерскую. Железную снасть с хорошей прибылью сбывал на рынке. Никто из тех, кого он брал на службу, не слонялся без дела. Ван Гэ же был окружен всеобщим почетом и уважением.
Прошло несколько лет, и Ван Гэ разбогател. Тогда он послал в Яньчжоу за женой и детьми. Он построил для семьи большой, в несколько тысяч цзяней дворец, на диво прочный и красивый.
Ван Гэ прибрал к рукам и местный винокуренный завод, который давал ему ежегодно немалую прибыль. Когда же он проведал, что в соседнем уезде Ванцзян есть Пустынное озеро – более семидесяти ли в окружности и изобилующее всевозможною рыбой, – Ван Гэ сперва взял его внаем, а после сделал своею собственностью. Несколько сот рыбаков, промышлявших на озере, стали теперь данниками Ван Гэ.
Так Ван Гэ богател и богател и вскоре сделался прямым властелином Мадипо. Всякий спор, возникавший в деревне, решал только он один. Выезжая из дому, он брал кинжал и саблю, и, словно знатного вельможу, его всегда сопровождала многолюдная свита. Бедняки валили к нему толпою со всех сторон и были готовы отдать ему последнее платье и последний кусок, а многие не пожалели бы и самой жизни.
Ван Гэ не жалел хлопот и расходов, чтобы завязать дружественные отношения с начальством из соседних областей и уездов. С теми, кто был к нему расположен, он постоянно пировал и веселился, а кто действовал ему в ущерб, тех старался уличить в каких-нибудь промахах и упущениях. И тогда в лучшем случае они попадали под суд и лишались должности, в худшем же случае Ван Гэ сводил с ними счеты сам, приказывая своим подручным расправиться с ними где-нибудь в дороге, чтобы не осталось никаких следов. И все боялись Ван Гэ и, боясь его, искали с ним