– Видели, – несколько голосов.
– С ней я воевал у Пархоменко, – удовлетворенно припомнил директор. – А что висит рядом с саблей?
– Нагайка, – несколько голосов.
– Точно. Так запишите: если кто-нибудь обидит Елизавету Львовну, всыплю этой самой нагайкой по… догадались?
Общий смех.
– Значит, догадались. Всыплю и папу попрошу, чтобы ремнем добавил. – Директор подмигнул.
Общий смех.
– Приступайте, Елизавета Львовна. – Директор пожал ей руку и торжественно вышел – высокий, крупноголовый, седой, с орденом Красного Знамени на стареньком френче.
Елизавета Львовна села за стол, взяла журнал, устроила перекличку и сказала:
– Я хочу вам рассказать, почему полюбила книги…
Всегда, когда иду к Елизавете Львовне, вижу перед собой эту сцену. Нам было тогда по четырнадцать-пятнадцать, влюбляться мы уже научились, но раскрытая директором тайна (двадцать два, почти что старуха!) остудила горячие головы. К тому же за учительницей после уроков частенько захаживал ее муж, богатырского роста военный со свирепым лицом; через несколько месяцев он погиб под Вязьмой…
Ладно, все это в прошлом, а нынче Елизавета Львовна – стройная сухонькая женщина под семьдесят, все еще красивая – для нас, на чьих глазах она старилась. И сегодня я шел не для воспоминаний и закатыванья глаз («Ах, как давно это было, не правда ли?»), а с весьма конкретным делом, я бы даже сказал – кляузным, с перспективой мордобоя. Помните двух пацанчиков, о которых говорил Василий Матвеич? В войну мы их всем классом помогали выращивать, особенно Птичка, которая дневала и ночевала у овдовевшей учительницы. Забавные были мальчишки, шустрые и прожорливые, как воробышки. Старшему, Юрику, уже скоро пятьдесят, младшенькому, Игоречку, сорок восемь – выросли ребятки, мало я их ремнем воспитывал, балбесов!
Мало, преступно мало и плохо воспитывал, не получился из меня Макаренко – милейшая Елизавета Львовна и сердобольная Птичка мешали на каждом шагу. Созрев, балбесы окончили институты, обзавелись семьями, квартирами и машинами, сделали примитивную карьеру – и оставили мамулю в покое? Черта с два! Время от времени я вдруг обнаруживал зияющие дыры на книжных полках, исчезновение старинного комода и прочее. А с неделю назад, зайдя, ахнул: на кухне – больничная тумбочка без дверки и два табурета, в комнате – опять же больничная коечка, покосившийся шкафчик, полка с книгами (это из тысячи томов всю жизнь собираемой библиотеки!), столик и два стула – все из того ассортимента, по которому свалка плачет.
– Привет, мама Горио! – от души сказал я. – Наконец-то вы избавились от мещанского уюта и, догадываюсь, от сберкнижки.
– Детям нужнее, – строго указала Елизавета Львовна, – я уже с ярмарки.
– Прошу прощения, свои фотографии они со стен не содрали… У-у, цыпочки! Юрик на велосипедике, Игоречек на горшочке… Монтеня-то хоть себе оставили? – Я порылся в полке, вытащил второй том. – Так-так-так… о родительской любви… нужно ли родителям: раздеваться в пользу любимых детишек… страница 431… читать?
– Я помню, – покорно сказала Елизавета Львовна. – Не надо, Гриша.
– Ну, мебель – бог с ней, американский посол все равно к вам в гости не придет. Но почему отдали библиотеку? – заорал я. – Полвека собирали по крохам! Ведь они ее толкнут букинистам!
– Внукам нужна дача.
– Ага, понятно. А ну-ка, покажите сберкнижку!
Молчание.
– Тоже понятно. Выцыганили до копейки?
– Гриша, забудьте этот жуткий жаргон, вы же интеллигентный и начитанный человек.
– Я хам и осел, Елизавета Львовна! У меня рука чешется кое-кому врезать!
– Не клевещите на себя, Гриша, и не драматизируйте: у меня небольшие потребности и хорошая пенсия.
– И пустая квартира… – пробормотал я и вдруг, озаренный внезапной догадкой, с доверчивостью деревенского простака спросил: – Как на сегодня с обменом?
– Пока еще не знаю, – столь же доверчиво ответила Елизавета Львовна. – Дети все заботы взяли на себя, ищут варианты.
– Добряки они у вас, – с умилением сказал я.
– Да, они хорошие дети.
– А где вы будете жить? – тихо зверея, поинтересовался я.
– Думаю, что с Юриком. Хотя Игорь настаивает, чтобы его семье я тоже уделяла внимание.
Я хотел проорать, что жить она будет в приюте для престарелых, но вовремя сдержался, поскольку у меня созрел план будущих действий.
И вот я топал к Елизавете Львовне, так как получил разведданные, что дети нашли вариант и будут вместе с маклером у мамули в десять утра. Я топал на хорошем взводе, прикидывая, с чего начать: выбросить в окно маклера, а потом отлупить балбесов или начать с балбесов, а уже потом кончать маклера? Решил действовать по обстановке. Притопал как раз вовремя, обе машины стояли у подъезда.
– Привет честной компании! – рявкнул я с порога, усаживаясь на табурет, с которого при моем появлении обеспокоенно вскочил Юрик. – Излагайте с самого начала.
И подмигнул маклеру, трухлявому мужичонке с такими честными глазами, что я под любое обеспечение не одолжил бы ему и гривенника.
– Кто это? – шепотом спросил трухлявый.
– Аникин! – Я вскочил с табурета, прохромал к маклеру и с чувством пожал ему руку, да так, что он взвыл, – это я умею. – Елизавета Львовна, подтвердите, как говорил товарищ Бендер, мои полномочия.
– Григорий Антонович – старый друг семьи, – сообщила Елизавета Львовна. – Он нам поможет, у него связи в исполкоме и большой житейский опыт.
Сыночки озадаченно посмотрели друг на друга и на маклера, глаза которого стали еще честнее. Такие я видел как-то в поезде у карточного шулера, за пять минут до того, как его начали бить. Проведя безмолвный обмен мнениями, эта троица пришла к выводу, что я здесь пятый и нужен им не больше, чем такая же по счету нога собаке.
– Но у нас строго конфиденциальный разговор, – возразил старшенький. – Дядя Гриша, при всем своем уважении…
– Вы же знаете, дядя Гриша, как мы вас любим, – сюсюкнул младшенький. – Но у нас дело семейное, и мы…
– А в институты вас пробивать и стипендии вам вышибать – было не семейное дело? – рыкнул я. – А ваших щенков в детсады устраивать? А права на машины в милиции выручать? Не теряйте времени, мои золотые, у меня его мало, всего три часа. Пусть излагает этот гражданин, к которому я с первого взгляда начал испытывать полное доверие.
Трухлявый приосанился и взглядом подтвердил, что интуиция меня не подводит и он именно тот человек, к которому следует испытывать полное доверие. После чего изложил