— Вот и… — начал Дедко, но тут тело молодого содрогнулось, и гридни мгновенно вцепились в него, прижав к камню.
— Вы полегче, — недовольно проскрипел Дедко. — Это ж князь ваш. А еще лучше — отпустите его. Обряд не закончен. Новое тело душу держит слабо. Перейдет в кого из вас — станет двоедушцем. Я, понятно, лишнюю душу могу Морене отдать, да только какая окажется лишней, и сам не знаю.
Вои разом разжали руки и отодвинулись от камня подальше.
— Может, нам выйти, пока ты тут всё это… — предложил любопытный гридень. — Без нас справишься?
— Век без вас управлялся, уж и теперь как-нибудь, — проворчал Дедко, и вои быстренько убрались.
В пещерке остались Малец, Дедко, мертвый князь и живой непонятно кто. Малец разумел немного, видел и того меньше, однако в то, что Дедко перетащил душу старого князя в новое тело, он не верил. Неведомо как, но он точно знал: душа старого князя ушла. Совсем.
— Сюда подойди, — велел Дедко, кладя руку на затылок молодого. — Догадался, вижу. Молодец. Помоги-ка этого перевернуть…
Глаза у молодого были открыты. И пусты.
Но душа в теле была, Малец чуял.
— Это от муки, — угадал Дедко не высказанный Мальцом вопрос. — Когда мука сильней, чем человек вытерпеть может, суть его сама себе говорит: не мое это тело, и я — не я. Вот и с ним так же. А для чего надобно, сообразил?
Малец мотнул головой.
— А вот слушай, что я ему сейчас скажу… — Дедко наклонился пониже и проговорил повелительно, Силы подбавив: — Ты — князь изборский Мислав Сволота. Ты переродился в новое тело и будешь жить в нем еще сто лет. Я сделал это для тебя и потому ты мне благодарен будешь, добр и щедр. А теперь… Спи! — Дедко провел ладонью лицу молодого от лба вниз, закрывая тому глаза.
— Вот и всё, — сообщил он Мальцу. — Теперь того, — кивок на мертвеца, — сжечь, а этого — княжить.
— А примут его? — усомнился Малец.
Пусть он не разбирался в делах княжьих, но знал: хоть кого на княжий стол не посадишь. У каждого князя есть бояре, дружина, люд уважаемый. Не захотят — не примут. И четверо гридней, что были здесь и, похоже, поверили, что Дедко пересадил княжью душу в новое тело, других в том не убедят. А убедят, так еще хуже. Не пойдут люди за тем, кому Морена новую жизнь подарила. Знают, какую цену хозяйка за помощь берет. Она ж Госпожа Смерти, а смерть забирает всё. Без остатка.
Дедко захихикал.
— Уже приняли, — сообщил он. — Это ж не кто-нибудь, — ведун похлопал спящего по животу, — а сын его урожденный. Пусть от девки теремной, но других не осталось. Вчера Мислав его признал и наследником своим назначил. И вся старшая гридь и бояре изборские в верности наследнику поклялись. Ох и хитрый был Мислав изборский. А уж кровь лить как любил… Госпоже такие любы.
— Сын его? — Малец удивился. — И это он — природного сына? К Госпоже? Не пожалел?
— Князья — они такие. Запомни, малой. Если сын для них, что мясо для волка, то мы с тобой кто? Всё. Зови дружинных. Скажи: кончено. Теперь нам только плату получить и — домой.
Малец кивнул, сделал шаг… Но не выдержал, обернулся и всё же спросил:
— Дедко, а ты бы мог? На самом деле, а не притворно?
— Душу перенести? — Дедко покрутил головой туда-сюда, хрустнул шеей: — Мог бы, да. Но зачем? Иди уже, рассвет скоро.
И Малец отправился за воями.
Но подумал при этом вот что: не только у князей такая повадка волчья. Ведь его, Мальца, отец родной тоже, считай, Морене отдал. И даже не за жизнь, а за жалкую горстку серебряков, на которые даже пару овец не купишь.
Вот она, порода людская. Скорей бы уж ведуном стать и от рода людского отойти. Навеки.
[1]Отмечу, что старинное значение этого слова было другим. От «волочить». А негатив, предположительно, возник от прозвища разбойников, промышлявших на волоках.
Глава 8
Глава восьмая
Малец сравнялся ростом с Дедкой, когда встретил четырнадцатую осень. Вытянулся за лето. Нескладный, длиннорукий, тощий, хоть лопал, считай, за двоих.
Рост ростом, а старый ведун по-прежнему кликал его малым и держал за несмышленыша.
Малец не спорил. Ростом они сравнялись, но не ведовством и не силой.
Малец Дедку даже полюбил. Страха в его жизни не стало меньше, но как-то пообвыклось. Да и сам страх стал другой. Голову не дурил, сил не отнимал, а напротив, делал мысль быстрее, а кровь — горячее.
Дедко жил господином. Никому не кланялся, кроме княжьего наместника, но даже ему даров не носил, а если помогал, то за плату. Ни богов Дедко не боялся, ни кормителей божьих. А когда пришедшие за помощью поминали Рода, Перуна или еще кого, только фыркал.
— Дурачье, — говорил он потом ученику. — Деревяшке губы кровью намазали и чают: деревяшка их убережет.
Малец знал, что Дедко сам — окормляет. Морену. Но не так, как иные божьи жрецы. Знал, что у Дедки с Мореной ряд. И даже догадывался, какой, ведь рядиться с Хозяйкой Нави об одном только можно.
Однако как Дедко ей служит, не ведал. Радовался только, что мимо него это проходит. Пока. Он ведь тоже — ее, пусть за Кромку и не ходил ни разу.
А тех, кто за Кромку ходит, Дедко тоже не боялся. Это они его боялись. Называли Дедку Волчьим Пастырем и в его угодья не совались.
А Малец уже знал: не только волками и иными зверьми Дедко помыкает. Вся нелюдь да нежить — под ним.
Два года назад Малец, еще совсем глупый, обнахалившись, завел смердьи сказки про навей да полуденниц, коими стращали друг друга братья и сестренки в отцовом доме. Да еще поважничал: «заклятьями тайными» поделился.
Думал, коли брехня, посмеется Дедко, да и всё.
Дедко, однако ж, не посмеялся.
Послушал внимательно, даже еще и сам порасспросил. Обрадованный Малец выложил тут же и про леших, и про русалок,