На ней был тот халатик в мелкий цветочек, в каком я её первый раз увидел. Она села со мной рядом на кровать, прикоснулась к моей ладони и произнесла:
— Саш, ну ты чего как маленький себя ведёшь?
Обычно я объясняю, что я имею в виду, но тут даже я не понял.
— Мы о чём сейчас речь ведём? — переспросил я.
— О том, что ты попросил у Гены, чтобы он спросил Женю, почему мы не спим вместе. — начала медленно объяснять Аня.
— Во первых, всё было не так… — Начал я, но был прерван рассказом.
— Я значит захожу в комнату, а там Генка спиной ко мне стоит, меня значит не видит и, такой Жене: Жень, почему Аня Саше не даёт⁈
«Это какой-то позор…» — пронеслась в голове мысль совсем по Булгакову.
— А Женя ему, видя меня и отвечает, матом, Ген, ты очешуел меня об этом спрашивать! А Гена не будь дураком и ответь, да я-то чё, Сашка напрягается, сам говорит, не живу половой жизнью и тебе не дам, типа тестостерон нужен к турниру! И поворачивается такой, замечая меня — спрашивает, Ань, а ты тут долго стоишь? Я говорю «достаточно!» А он мне, ну и чё тогда Саше ответить?.. — выпалила на одном дыхании Аня.
— Ну, дебил, конечно — беззлобный. — улыбнулся я комментируя действия Генки, — Ань, у него сейчас весогонка тяжёлая, мозг без глюкозы, на кетоны перешёл вот его и штырит.
— Это ты мне на каком языке сейчас говоришь? — сурово спросила Аня.
— На чешском, конечно, — улыбнулся я.
— Я поняла только первые два слова и что-то про мозг. — тут же смягчила тон моя девушка.
— Это самое важное! — выдохнул я, видя что обстановка разряжается.
— Смотри, наш мозг питается глюкозой и жирами — кетонами, но любит больше глюкозу, но когда её нет, то запускается процесс расщепления запасов, который называется кетозом. Однако, пока мозг полностью не перестроится с глюкозы на кетоны, могут быть такие пассажи. — улыбнулся я.
Тут конечно я слукавил, переход на кетоны происходит где-то на третий день и сопровождается подавленным нервозным состоянием, но Аня об этом не знает и не узнает, ведь у нас краткосрочная весогонка и дольше полутора суток не продлится.
— То есть, ты у Гены ничего не спрашивал? — улыбнулась Аня.
И я рассказал, как было дело на самом деле.
— Ну и дурак ты у меня! — снова улыбнулась Аня выслушав мой рассказ.
Её губы приблизились к моим и наш поцелуй был наверное самым долгим за весь месяц отношений.
А когда она отстранилась, снова продолжила говорить:
— Ты думаешь, наверное, что я затворница какая-то, но я реально боюсь в тебе ошибиться, как и потерять. Женя на меня уже как на дуру смотрит. Говорит, что парень будет на девчонок других засматриваться. Я её, конечно, говорю, что, во-первых, это не её дело, а во-вторых, если парень на юбки другие засматривается, то мне он такой подавно не нужен. — Она замолчала и, сглотнув ком в горле, продолжила: — А сама боюсь, боюсь, что ты засматриваешься. И потерять тебя тоже боюсь, и ошибиться в тебе — боюсь.
— Дилемма жёсткая. — Покачал я головой.
— Ну, Саш, только не смейся надо мной, мне от этого тоже плохо. — Проговорила она, смотря в пол, где один клетчатый тапок на её ноге легонько постукивал другой — правый бил левого.
— Смотри, вся общага знает, что мы вместе. — Начал я. — Мы ходим за ручку больше месяца, никто тебя не обвинит в легкомысленности, если мы будем ещё и постель делить.
— Да, знаю я. — Выдохнула она. — Просто той же Женьке легче: они с Генкой напились и переспали в первый раз. А ты у меня теперь не пьёшь. И я с тобой пить перестала тоже.
— Алкоголь он, конечно, коммуникатор, но ядовитый коммуникатор. — Улыбнулся я. — Предлагаю твой вход в мир любви с медвеДами осуществлять постепенно. Жалко, что ты не Маша, а то бы сказка получилась бы: «Маша и МадвеД»!
— Тебе нравится какая-то Маша? — Сурово спросила она.
— Да не, помнишь, сказка была «Маша и три медведя»? — Спросил я и получил вопрос на вопрос.
— А в твоём цехе одни девушки, да? Тебе оттуда кто-нибудь нравится?
— Странно, что этот вопрос мне Генка не задавал. Вошёл бы такой и с порога спросил: «Санёк, ты в цехе медь иголкой нанизываешь, а кого-нибудь из коллектива уже нанизал⁈» — Улыбнулся я.
— Я серьёзно. — выдавила Аня. — Нравится?
— Есть там одна мадемуазель Вика Андреевна, пушка — не девушка, жаль ей под полтос! — Мечтательно произнёс я, чем добился, что Аня начала колотить меня в плечо кулачками.
А потом обнял её, трепыхающуюся и рычащую от наигранного гнева.
— Я предлагаю тебе потихонечку ко мне привыкать, чтобы отпадали страхи и всякие левые мысли. — Предложил я.
— Это как — привыкать? — Спросила она меня.
— Вот когда я переодеваюсь, ты стеснительно отводишь взгляд, но ведь я знаю, что тебе хочется на меня смотреть.
— Не… — С тревогой в голосе произнесла она. — Не только смотреть…
— Я тебя не трогаю, потому что испытываю уважение к твоим личным границам, но если тебе так будет легче, тебе я разрешаю прикасаться ко мне, как и когда тебе захочется, как и смотреть на меня, мало того — я всецело за. — Произнёс я, дополнив, — Иди ка сюда.
И я передвинул, почти посадил Аню себе на колени.
— Что ты делаешь? — Засмеялась она.
— Расширяю твои возможности по тактильному и визуальному освоению твоего мужчины. — произнёс я.
— Будущего, ещё ничего не решено. — Улыбнулась она, а саму слегка потряхивало от волнения.
— Будущего из будущего. — Улыбнулся я, расстёгивая свою куртку спортивного костюма, снимая её и откладывая на кровать.
— Зачем?.. — Попыталась она меня остановить.
— Ну вот, перед тобой голый по пояс твой